Это действительно была игла. Отточенная большая штопальная игла. Ею Лисовский и чиркал по вене с ожесточением, чтобы выпустить кровь, чтобы умереть. Именно с ожесточением, потому что нормальному человеку в нормальном состоянии духа и сознания такое не под силу. Это больно. Ну, что же, значит, будут разбираться, как она попала к задержанному в камеру. И почему. И зачем Лисовский хотел умереть, ведь против него нет особо страшных улик, нет доказательств его участия в каких-то серьезных преступлениях.

– Товарищ полковник. – Один из сотрудников изолятора подошел к Крячко и протянул смятый клочок бумаги. – Это было у него под подушкой.

Стас развернул листок и прочитал:

«Или ты, или Аленка

Лучше ты сам»

– Странно, что он записку не выбросил в унитаз, не порвал в клочки, не съел, – заметил сотрудник изолятора. – Обычно малявы с воли они уничтожают.

– Обычно? – резко спросил Крячко. – Как они вообще попадают в камеры, это вы можете мне объяснить? У вас тут проходной двор или кто-то из ваших сотрудников этим занимается?

– Будем разбираться, – помрачнел сотрудник изолятора. – Мы с каждым таким случаем разбираемся.

– Разбирайтесь! А не уничтожил он записку потому, что у него в голове было другое. Кто эта Аленка, насколько она дорога Лисовскому? По-моему, он, прочитав записку, пролежал всю ночь с ней в кулаке и грыз от злости и отчаяния подушку. Посмотрите на угол наволочки! Парню было не до сокрытия улик. Он прощался с жизнью и с Аленкой! Записку в протокол и на экспертизу в лабораторию. Отвечаете погонами за нее! Я в больницу…

Гуров и Букатов приехали к больнице, когда Крячко уже выходил на улицу, и сразу кинулись к нему:

– Ну как, шансы у Лисовского есть?

– Хреновые у него шансы! – отмахнулся Стас. – Никаких гарантий врачи дать не могут. Только руками разводят!

– Ну, ты на них не злись, они тоже не боги, – осадил друга Гуров.

– Одни не боги и не могут уследить, чтобы в камеру изолятора не попадали посторонние запрещенные вещи, другие не могут спасти человека. Мы вот с вами боги из ничего добывать улики, доказательства и разбираться при недостатке информации. И ловить при этом преступников! Меня ведь не халатность бесит, не ошибки, а подлость, предательство! Ладно, считайте, что выговорился и остыл.

– Хорошо, а то мне еще напарника-неврастеника не хватало, – улыбнулся Лев. – Значит, так, охрана у палаты будет через пять минут. Алексей выяснил, о какой Аленке может идти речь. Расскажи, Леша.

– У Лисовского есть пятилетняя дочь. О ней почти никто не знает. Живет она у бабушки Лисовского, Валентины Николаевны Бурмистровой, в деревне Крохалевка.

– Дочь? У такого упыря? – удивился Крячко. – Интересно, что он способен на какие-то чувства.

– Видимо, способен, – пожал плечами Букатов. – Это давняя история. Есть подозрения, что он девушку изнасиловал, она забеременела, хотела сделать аборт, но ей не дали. Тогда она родила и покончила с собой. Он забрал ребенка, признал отцовство. Доказательств, что девушка погибла из-за него, не было. Да и не докапывался никто.

– Судьба! – покачал головой Лев. – Мать покончила с собой. Отец пытается покончить с собой, девочка остается с пожилой женщиной в деревне. Сплошь горе, горе, горе! Кем она вырастет в такой обстановке? Ох, не знать бы ей ничего о своих родителях. Только мудрость бабушки спасти ее может. Ладно, ребята, девочке охрану не приставишь, в деревне это сразу станет заметно. И дочь, и бабушку нужно забрать и срочно в надежное место здесь, в Новосибирске, до конца расследования. Займись, Алексей.

Букатов ушел к машине, а Гуров и Крячко пошли по дорожке больничного парка. Сыщики молчали, думая о том, что произошло за последние часы.

– Смотри, Стас, лист желтеет. Лето кончается, – остановился Лев возле березы. – Здесь, в Сибири, оно короче, чем у нас. Трудно описать словами, но почему-то приближение осени чувствуется на подсознательном уровне. Вроде бы и температуры держатся все те же, и листьев желтых еще нет, а все равно чувствуешь изменения. Или приближение изменений. Интуиция? Внутренние биологические часы, отмечающие время, отведенное на каждый сезон?

– Нет, просто ты не думаешь о тех признаках, которые видишь и понимаешь. Ночи холоднее стали, солнце не печет, а просто греет. Облака не летние, а осенние уже над головой. Листья потихоньку желтеют. Много чего, о чем ты не думаешь, но твоими органами чувств оно воспринимается. Ты почему завел разговор о листиках и тучках? Думаешь, я не понимаю?

– Ну? И почему?

– Потому что ты, так же как и я, чувствуешь, что что-то происходит, что-то назревает. Попытка самоубийства Лисовского – это еще цветочки. У нас с тобой Валет мертвый лежит с простреленной головой. Кому-то и в какой-то момент мы наступили все же на хвост. И у организатора всего этого сдали нервы, он начал действовать и заметать следы. Нам с тобой теперь бы не ошибаться и думать на шаг вперед. У него ведь преимущество первого шага, а мы все время лишь реагировали на его новые шаги. Теперь бы начать предвидеть.

– Давай начнем, – кивнул Лев и, достав смартфон, набрал номер: – Любовь Сергеевна? Как вы себя чувствуете? Как Ксюша отдыхает в лагере?

– Все нормально, Лев Иванович, – ответил грустный и спокойный женский голос. – Если вы беспокоитесь, что я попытаюсь вскрыть себе вены, то напрасно. Я понимаю всю степень своей ответственности перед дочерью и обязательно справлюсь, не думайте об этом. Я просто недельку решила пожить с подругами в загородном клубе на природе. Надо учиться думать о том, как жить дальше. И привыкать жить без Андрея.

Попрощавшись с Загородневой, Гуров опустил руку и, посмотрев на Крячко, покачал головой:

– Что, ты тоже напрягся, когда она сказала про вскрытые вены? Давай-ка я позвоню еще одному человеку.

Он набрал номер и долго ждал ответа, слушая голос робота: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа, телефон абонента…» Нахмурившись, Лев сбросил вызов и набрал другой номер:

– Секретариат? Будьте добры, пригласите Регину Поплавскую. Нет? В каком смысле? Это кто, Оля? Это полковник Гуров из полиции, я приходил к вам… Да-да! И как давно?

Крячко прищурился, поигрывая желваками на скулах. Он дождался, когда напарник закончит разговор, и спросил:

– Что?

– Поплавской уже два дня нет на работе.

– И? – Лицо Стаса все больше и больше выражало тревогу и напряжение. – Не тяни кота за хвост, что за привычка!

– Она никого не предупреждала и никому не рассказывала о своих планах куда-то уехать. На звонки ее телефон не отвечает. Знакомые вне пределов комбината ничего не знают. Родственников у Поплавской нет. Все. Ты это имел в виду? Началось? Только при чем тут Поплавская? Она каким образом может быть замешана в деле об убийстве Загороднева?

– Не знаю. Ее могли убрать для отвода наших глаз. Ложный след. Она могла попасть под машину. И сейчас Поплавская лежит где-то в клинике в бессознательном состоянии, без документов, как неопознанный пациент.

Глава 9

– Федор! – зычно позвал снизу Максим. – Пошли ужинать! Хватит глаза портить.

Свиридов откинулся на спинку рабочего кресла и сладко, с хрустом потянулся. Действительно, снизу доносился восхитительный аромат жареной картошки и еще чего-то не менее аппетитного. Вчера почему-то никто не привозил продукты, и Федор вместе со своим охранником весь день оставались на половинном пайке. Ходить в магазин или по другой причине