— Благоприятного правления тебе, величественный стратиг Мануил I, прозванный Блистательным! — заговорил этот Маур Ти’Маларг. — Прими же от нас скромные дары…

Дюжие воины, облачённые в бронзовую броню, вышли вперёд и вынесли обитые бронзой дубовые сундуки. Всего их было четыре, в двух обнаружилась сталь в слитках, а в остальных серебро в монетах. Весило это очень много, потому что сундуки были очень большие — содержимое суммарно, на взгляд Мануила, весило не меньше трёх-четырёх талантов.

— Это очень щедрый дар, посол Маур Ти’Маларг, — кивнул стратиг главе делегации. — Но просто так подобные дары не делают. Чего ты хочешь взамен?

Посол скинул с себя капюшон, продемонстрировав бледную кожу лица, золотистые волосы и глаза цвета полированной яшмы. Лик у него худой, будто бы нездоровый, но сразу видно, что благородный.

— Взамен я смею просить лишь одну беседу с глазу на глаз, — ответил Маур, потупив взор. — И беседа эта будет о делах скорбных — о том, что творится в мире, но главное — по чьей вине творится…

Лицо стратига окаменело. Из этих словес очевидно, что речь будет идти о личе. Но кто этот Маур?

— Что ж, пройдём тогда в мои покои, — встал Мануил с трона. — Валентин, позаботься о свите благородного человека…

По пути стратиг распорядился подать в покои яства, а также привести пару танцовщиц, чтобы было чем усладить взор беседующих господ. У ромеев нет такого обычая, танцовщицы не в чести, но у персов такое в порядке вещей, а Мануил неоднократно бывал в сатрапии Бактрия, где гостил у своего дорогого друга — сатрапа Секудиана Льва. Вот Секудиан даже думать не мог, если где-то на фоне не крутятся пышнотелые красотки, позвякивающие украшениями.

Еду подали оперативно — так заведено у Мануила, что готовая еда есть во дворце в любое время суток.

— О чём ты хотел поговорить? — спросил стратиг, когда они расселись за столом.

— Поговорить я хотел о страшнейшей беде этого мира, о личе, — ответил Маур. — Мой господин, малик Геат Пан’Краван, отправивший меня сюда, обеспокоен происходящим на этом континенте.

— Так в чём суть этой обеспокоенности? — нахмурил стратиг брови. —

— В том, что лич — это смертельная угроза для всего мира, губительная и беспощадная, — ответил посол. — Всякий благочестивый правитель должен…

— Я наладил дипломатические отношения с президентом Алексеем и он расположен ко мне благожелательно, — перебил его Мануил. — И кому это я что-то должен?

— Лич — это абсолютное зло, — поджал нижнюю губу посол. — Любые контакты с ним — это путь к неизбежной гибели. Это не угроза, не подумай, это очевидная и простая правда. Лич может только разрушать.

— Ты разве не видел, что он построил⁈ — удивился стратиг. — В Фивах успешно построена башня, приближающаяся по высоте к вавилонской! А величественные стены Фив? Я видел это, это… И ты говоришь мне, что он может только разрушать?

— Лич ничего не делает просто так, — покачал головой Маур. — Если он и строит что-то, то обязательно со злокозненной целью. Любое его действие, выглядящее безобидным или даже благородным, в итоге, приводит к худу. Сама судьба лича такова — он творит исключительно зло. Это его природа. И лучше устраниться, пока не стало слишком поздно…

— Что именно у тебя есть против президента Алексея? — решил уточнил Мануил.

— У меня? — ткнул себя пальцем в грудь посол. — Ничего!

— Так в чём же дело-то? — не понял его Мануил.

— Все разумные, в ком есть хоть сколько-нибудь света, должны сплотиться против вселенского зла, — с серьёзным лицом сообщил ему Маур. — Пока не стало слишком поздно.

— Да ты разве не видел, что он может⁈ — воскликнул стратиг. — Каждый его воин может убить сотни моих! У него неуязвимые машины войны, а в небесах…

Как и любой психически здоровый человек, Мануил I считал, что лич — это зло. Он впитал это понимание практически с молоком матери, как и каждый житель этого мира.

Лич — это ночной кошмар, который склонен перетекать в день и оставаться с тобой навсегда. Личей нужно уничтожать, надеясь при этом, что у него нигде не спрятана филактерия. Но вот конкретно этого…

— Всё это не абсолютно, — покачал головой Маур. — Нет в мире ничего абсолютного. Лича, пока что, можно победить.

— И ты, конечно же, знаешь как именно, — криво усмехнулся Мануил.

— Способы есть, — уверенно ответил на это посол. — Нужно лишь сконсолидироваться, вместе, единой силой… И тогда лич падёт, а то, что он оставил после себя, достанется победителям.

Вот эти его слова пробудили в Мануиле старые мечты. Снилось ему несколько снов о том, как лич падает, а все его богатства и силы, коих просто немеряно, достаются Мануилу, который, сразу после обретения этого могущества, объявляет себя базилевсом. И никто не смеет перечить ему, потому что за ним танки…

— Вижу, что пришёл не к очередному правителю, пригибающемуся под гнётом трупа на троне, а к единомышленнику, — заулыбался Маур. — Отрадно, весьма отрадно.

— Но что именно вы собираетесь делать? — спросил Мануил.

— Не «вы», а «мы», — поправил его посол. — И продуманный план действий уже есть. Надо лишь реализовать его. А для реализации его нужно твоё согласие и твои солдаты.

Стратиг крепко задумался. Очень опасно это всё.

Лич показал, как именно он решает проблемы: даже несокрушимые летающие замки спасовали перед его мощью. Он может повергать горы, вздыбливать моря и иссушать реки — он очень и очень силён. Сопротивление бесполезно.

— Ладно, я склонен согласиться, — вздохнул Мануил. — Что именно я должен делать?

Необязательно ведь что-то делать? Можно дать устное согласие, а потом посмотреть, что будет получаться у столь внезапных союзников. В конце концов, лич не