как все произошло. Помнила только, что подпрыгнула в седле и соскочила, простирая крылья и как бы вступая в единоборство со стихией. Вероятно, она ощупью пробиралась вперед и оказалась внизу уже после того, как лавина пронеслась, не успев поглотить ее. Поэтому, наверное, ей удалось подняться, а потом, под ударами ледяного вала, которые швыряли ее из стороны в сторону, оглушенную, разбитую, но, по-видимому, избежавшую серьезных телесных повреждений, — она добралась до грады над тем местом, где произошла катастрофа.

Единственное, что доходило до ее сознания, — это грохот, способный, казалось, разорвать мир на части, она ничего не видела, задыхаясь от ужаса и беспомощности. Прижавшись к скале, обдирая кожу, она пробиралась вперед в царящем вокруг хаосе… И наконец наступила тишина, нарушаемая только звоном в ушах и невыносимой болью. Она поднялась и осмотрелась…

Там, где раньше находилась гробница, дорога, онсары и ее спутники, — там, в лощине, был теперь снежный завал высотой примерно с ее рост. За снежным туманом можно было разглядеть не больше чем на пятьдесят метров. И рассеется этот туман очень, очень нескоро… Ветер внезапно стих, словно и он был подхвачен и раздавлен лавиной.

— Робренг! — кричала Йеввл. — Унгн! Йих! Нгао!

Несколько часов она бродила вокруг и кричала, пока не поняла, что никто из них не уцелел. К этому времени она уже была внизу, у подножия горы.

Она побрела прочь. Не видать ей теперь покоя до тех пор, пока не придет вечное упокоение, пока она не превратится в груду костей и мяса. Но и тогда ее будет снедать тревога. Она поднимется, и станет выть и рычать, и выслеживать, и убивать все, что будет шевелиться в степи, если уж не в силах уничтожить то, что поглотило ее любимых…

На станции Уэйнрайт Мириам Абрамс повернула выключатель мультипликатора, отрезав тем самым связь, и поднялась со стула. На подвесной полке стоял калькулятор. Она швырнула его на пол. Вопреки ее желанию он не сломался, его только зашкалило.

— Черт побери их всех! — прошипела она. — Провались они все в преисподнюю!

Вместе с ней в комнате находился другой сотрудник, Иван Полевой, электронщик. Он возился с каким-то оборудованием, что-то паял. Он знал, что Абрамс занята сейчас переговорами с туземцами, но не видел, что происходит, потому что боковые приборные доски полностью закрывали экран. Эта женщина имела обыкновение повторять, что вынуждена вторгаться в личные отношения по роду своей работы, хотя сама же признавала, что слова «личные отношения» едва ли применимы к таким не похожим на людей существам.

Она тратила непомерно много времени на то, чтобы наблюдать за жизнью своей подопечной, Йеввл. Их прежний шеф, рамнуанин, не возражал против этого, какой бы интимный характер ни принимало ее патронирование. Возможно, он не стал бы возражать, если бы и другие сотрудники занялись наблюдениями за туземцами. Но Абрамс с самого начала, два десятилетия назад, дала понять, что только к ней должна поступать вся необработанная информация. По этим данным она составила подробные отчеты, в большей степени основанные на интуиции, на попытках разгадать менталитет туземцев. И если она о чем-то предпочитала умалчивать, это оставалось тайной для всех.

Итак, прежний шеф поддерживал ее. Очевидно, это было разумно, хотя трудно понять психологию рамнуанина. Теперь же шефом стала сама Абрамс, так что сотрудники тем более не возражали. К тому же все предельно заняты своей работой, своими научными планами, поскольку штат был недоукомплектован.

Полевой удивленно спросил:

— Кого это вы посылаете к черту? Что случилось, Бэннер? Казалось, ее немного успокоило, что он обратился к ней так, как ее здесь прозвали. Уже много лет это прозвище пристало к ней. В переводе оно означало «флаг»: пришедший издалека путешественник должен был сразу понять, что здесь находится станция Уэйнрайт. «Бэннер» заменило ее настоящее имя — Мириам — даже в ее собственном сознании. В данной же ситуации это имя означало, что, хотя дорогие ее сердцу люди погибли, клан продолжает жить.

И все же на ресницах ее блестели слезы. Рука, вынимая сигарету из кармана туники, зажигая ее и поднося ко рту, дрожала. Щеки втянулись в яростной затяжке. Хриплым, вибрирующим голосом она произнесла:

— Снежная лавина. Смела все семейство Йеввл и — о Господи! — гробницу, гордость истории клана, — это все равно как если бы с земли был сметен Иерусалим!

Она яростно ударила кулаком по кронштейну, на котором была укреплена полка:

— Я должна была это предвидеть, но… ведь никакого опыта! Я с Дейана — а там, знаете, всегда тепло, сухо, никакого снега; я ведь всего лишь гость на этой планете, на Терре! — Губы ее растянулись, чуть раскосые глаза смежались. — Как же я не подумала! Такой толстый снеговой покров и вдобавок еще семикратная, по сравнению с терранской, сила тяжести! — О Йеввл, Йеввл! Как я виновата перед тобой!

— Да, это ужасно, — сказал Полевой. И добавил, помолчав: — А сама ваша подопечная? Она жива?

Абрамс кивнула в ответ:

— Да. Но ей не на чем вернуться назад, и у нее нет ни пристанища, ни продуктов, ни инструментов — ничего, только то, что на ней; и, без сомнения, на сотни километров вокруг ни одной живой души!

— Что ж, надо послать за ней вездеход. Он ведь сможет ориентироваться по ее передатчику, правда? — Полевой был новичок здесь.

— Да, конечно. Впрочем, не совсем так. Все очень непросто. Вы не представляете, что делает горе с существом из племени рамнуан. Горе способно привести его в неистовство. — Абрамс говорила отрывистыми фразами. — Понять это — значило бы решить проблему, с которой сталкивается каждое общество на планете. Возможно, именно из-за подобного склада характера у них никогда не было войн. Множество частных стычек — да, но никаких войн, никаких армий. А потому у них не может быть такой формулы, как: «солдат, потерявший в бою друга, в ярости набросится на первого встречного». — Короткий смешок. — Плохо, что у нас другие обычаи. Иначе мы не запутались бы, как в паутине, в собственной Империи, Терре, — вы не думаете? — Она со злостью загасила сигарету и тут же зажгла новую. — Мы поедем на поиски Йеввл, когда ее горе притупится, — если она дотянет до этого момента. Может быть, сегодня после полудня. (То есть через несколько дней по общепринятому времени.) А пока что мне предстоит предпринять кое-какие шаги в отношении нашей гнусной Империи.

Шокированный Полевой мог только промолвить:

— Простите?

Абрамс тяжело опустилась на стул. Отвернулась от него и вновь включила видеоэкран. Открылась широкая панорама местности. Справа текла к морю