Легко сказать: «Всего-навсего». Но для шимпанзе это важное дело. А для самцов – самое важное.

Бен возвращается бегом, демонстрируя направо и налево свое верховенство – крича, прыгая со ствола на ствол, сотрясая ветки, носясь кругами по земле. От его бурного выступления еще кто-то из зрителей скрывается на деревьях с взволнованным уханьем и вскриками.

Наконец, вполне довольный собой, Бен успокаивается и с царственным видом усаживается.

Где-то неподалеку, но не видно, где, слышится громкая перебранка. Затем с криком прибегает Джеральд и протягивает руку Бену. Бен хватает ее, словно собираясь пожать. Это приветствие означает: «Между нами все в порядке». Бен тут же поднимает собственную руку, и они приступают к грумингу.

Сказать по правде, происходящее действует мне на нервы. Эти требования самцов, чтобы все кругом признавали их статус, устрашающие крики, подчиненное ворчание, самки и молодняк, все время попадающие под перекрестный огонь чужого честолюбия, высокоранговые самцы, болезненно озабоченные сохранностью своего положения… Все это сильно меня раздражает. Не просто пустая трата общего времени, а самая настоящая тирания.

«Они сами усложняют себе жизнь гораздо больше необходимого», – отваживаюсь высказаться я. «Да уж», – вздыхает Кэт. «Это похоже на жизнь в банде», – говорю я.

«Скорее, на мафию», – предлагает свой вариант Кэт.

Жизнь большинства шимпанзе полна неистовых желаний и стремлений. Они легко идут на то, чтобы поднять в своем зеленом море спокойствия штормовые волны. Даже самое безмятежное мгновение может враз обернуться всеобщим буйством.

В сущности, все проблемы, которые шимпанзе себе создают, вызваны агрессией самцов, одержимых собственным статусом. Бьющиеся в социальной сети навязанных амбиций, подавления, насильственного почитания, принуждения, межгрупповой вражды и время от времени убийственной жестокости внутри собственного сообщества, шимпанзе сами становятся своими злейшими врагами.

Птицы и млекопитающие, за которыми мне приходилось наблюдать, защищают свои гнезда, своих партнеров, свои территории. Частые погони, а иногда и схватки – часть их жизни. И это мне понятно. Но ни одно существо, которое я изучал до сих пор, не производило на меня впечатление тщеславного. Так вот, шимпанзе – тщеславны. И это сугубо мужское тщеславие.

Такое поведение хорошо мне знакомо. Легко понять, и по очень многим признакам, что шимпанзе действительно наши ближайшие родичи. Иерархический статус самца шимпанзе достигается, теряется и удерживается за счет угроз и насилия[256]. У шимпанзе, как и у людей, страсти самцов не только приводят к напрасной трате времени для всех и каждого, они лишают всех и каждого возможности проводить время значительно лучше.

Этим шимпанзе не просто напоминают мне людей. Что значительно хуже, они напоминают вполне определенных знакомых мне людей. Утомительная и притом смехотворная тяга к доминированию, которую я наблюдаю у самцов шимпанзе, только подчеркивает утомительную и смехотворную одержимость доминированием у очень многих мужчин. И управляет этим тестостерон. Демонстрация мужественности ради мужественности, присущая самцам шимпанзе, делает их – и всех остальных тоже – жертвами мужских гормонов.

Тестостерон, окситоцин[257] и кортизон – вот три основных гормона, участвующих в создании настроения и мотивации. Они помогают управлять агрессией, привязанностью и стрессом. У очень многих животных эту сферу контролируют те же самые гормоны. Они есть у шимпанзе. Они есть и у нас. Вот почему мы так легко распознаем у представителей других видов побуждения и эмоции, похожие на наши собственные. Нам знакомы те же чувства. Проблема же – и у шимпанзе, и у людей – в том, как эти чувства выражаются.

Худший случай насилия, который пришлось наблюдать Кэт, произошел с участием старого самца по имени Дуэйн. Он всегда был неплохим стратегом. И когда со временем ему пришлось уступить свой ранг альфы другому самцу, его сексуальная стратегия изменилась. Утратив монополию на связи с самками, он начал надолго уводить их из группы. У шимпанзе это называют «временным сожительством». Подобную стратегию можно обозначить как «если я не способен получить привилегированный доступ к самкам за счет доминирования над всем сообществом, я получу доступ к одной самке зараз, доминируя над ней и скрывая ее от группы».

Такой «временный брак» может начинаться, как только самка войдет в эструс, за неделю до овуляции. Дуэйн до этого уже удалялся для сожительства со зрелой, опытной самкой. Когда он впервые предложил ей уйти с ним из группы, она не отреагировала. Он продемонстрировал некоторую агрессию, и она подчинилась, вероятно чувствуя, что ее принудили.

Вскоре Дуэйн начал звать за собой более молодую самку по имени Лола. Она отреагировала на это как на приглашение к сексу и встала в позу, принятую при копуляции, но Дуэйн спариваться не пожелал. В тот момент ему нужен был вовсе не секс. Он хотел, чтобы она ушла вместе с ним. Сигналы, означающие приглашение к сексу и приглашение к «временному сожительству», довольно похожи: то же самое разрывание зубами листьев и сотрясение веток, только без эрекции.

Лола, похоже, не понимала, чего от нее хотят. Она подходила к нему, подставлялась, он отказывался спариваться, и она снова уходила к остальным. Разочарованный, Дуэйн становился все злее. Он снова приглашал, она снова подставлялась, он опять не желал спариваться. И она опять уходила. Дуэйн вел себя еще более агрессивно. Такое взаимное непонимание продолжалось несколько дней.

В конце концов ситуация вышла из-под контроля. Дождавшись, пока другие самцы будут достаточно далеко, чтобы не слышать криков Лолы, Дуэйн напал на нее.

«Он избил ее просто страшно, – с видимой болью вспоминает Кэт. – Она пыталась прикрываться мной, как щитом. Но мы не должны вмешиваться в их поведение. Я и не вмешивалась, но слезы так и текли у меня по лицу». Лола взобралась на дерево. Дуэйн не отставал. И там, на четырехметровой высоте, он взял и сбросил Лолу с дерева. «То, что он сделал, совершенно ужасно», – говорит Кэт. Когда наконец набежали другие самцы, Дуэйн просто удрал.

«В тот вечер мы извели чуть ли не весь запас виски, что у нас был», – признается Кэт.

К утру Лола умерла.

Если следовать логике генетики и эволюции, то в том, чтобы самец убивал взрослую самку, нет никакого смысла. Но сложный разум способен на ошибки в коммуникации, которые приводят к разочарованию. Сложный разум – возможно, только сложный разум – способен становиться иррациональным. Объяснение случившегося кажется чудовищным: самка, отказавшаяся стать наложницей Дуэйна, потеряла для него всякую ценность, и он счел, что нет ничего плохого в том, чтобы дать выход убийственному гневу.

«И что, они когда-нибудь ужасали тебя?» – спрашиваю я Кэт. «Возможно, мне помогло то, что я успела познакомиться с ними до этого… – колеблется она, нервно посмеиваясь. – Ха… до того, как они