леса, пронизывая его как морскую толщу. Тропическое светило уже начинает припекать верхнюю часть лесного полога, а мы все так же шагаем в стылой густой тени подлеска, словно оказавшись в холодном бассейне.

Под зеленовато-голубым небом мира, едва начинающего открывать глаза, мы спешим к водопоям. Кэт и Кизза установили вокруг наиболее посещаемых водоемов несколько автоматических камер-видеоловушек, чтобы получить портреты скрытных и неуловимых самок. Нас наверняка ждут сюрпризы.

Как выясняется, видеоловушки Кэт записали изображения трех самок, которых она вообще никогда не встречала. Некоторые шимпанзе, как, например, Лотти, перемещаются вместе с социальным ядром группы, которую мы встречаем каждый день. Другие же, хоть и остаются членами того же сообщества, держатся на удалении от него месяцами, а то и годами подряд. Может, они интроверты, предпочитающие ограничиваться компанией собственных детей и одного-двух близких друзей, а может, им просто внушает отвращение одержимость самцов борьбой за иерархию и чересчур беспокойная жизнь в обществе. Складывается впечатление, что некоторые из этих шимпанзе, наделенных большей свободой, выбирают образ жизни согласно личным предпочтениям. «Глэдис не показывалась несколько лет, – рассказывает Кэт. – А потом вдруг взяла и появилась с двухлетним детенышем. Вирунгу мы видим только раз в четыре года, когда у нее наступает эструс. Она приходит, беременеет и снова исчезает на годы».

Беременность длится восемь месяцев. Поскольку голова детеныша меньше, чем у человеческого новорожденного, а таз шимпанзе не приспособлен для прямохождения, роды для этих обезьян – процесс хоть и не самый комфортный, но не мучительный. Мать принимает новорожденного в собственные руки, перекусывает пуповину, выталкивает плаценту. Эту плаценту она либо съедает (иногда на пару с кем-нибудь), либо прикапывает под листьями. Новорожденный, такой же беспомощный, как у человека, первые пару месяцев неотделим от матери. Исследование мира, игры, социализация – все это начинается примерно в трехмесячном возрасте под самым пристальным присмотром родительницы. Детеныши сосут молоко около пяти лет, остаются с матерями лет десять и отделяются от них только тогда, когда научаются не отставать от взрослых при перемещениях на дальние дистанции. К полностью самостоятельной жизни они переходят, когда им исполняется около 15 лет. Самки обычно приносят потомство каждые пять лет. Менопаузы у шимпанзе нет, самки могут рожать и в 40, и в 50 лет, что в целом является предельным для них возрастом[254].

Самки, готовые родить или носящие новорожденного детеныша, на этот деликатный период обычно удаляются от общества, поскольку крохотный, уязвимый малыш рискует пострадать от чрезмерно пылкого интереса к нему других членов группы.

«Для шимпанзе новый детеныш – это что-то совершенно особенное, – говорит Кэт с довольной улыбкой. – Появление каждого малыша пробуждает огромный интерес в сообществе шимпанзе». Когда Кэт только начинала работать здесь, детеныши рождались редко. «И все шимпанзе так возбуждались при виде каждого маленького! Для нас это тоже всякий раз был невероятный праздник». – «И?..» – «А потом начали случаться всякие плохие вещи».

В Сонсо произошло несколько детоубийств, в Вайбира – одно. Подобного не случалось целое десятилетие, а потом вдруг – сразу несколько случаев подряд. Редкие и притом непредсказуемые мрачные детоубийственные импульсы (обычно возникающие у самцов) вполне объясняют, почему многие самки уходят в продолжительный «декретный отпуск». Детеныш возрастом меньше недели, чья мать долго жила отдельно или только что вернулась после продолжительного отсутствия, больше всего подвержен опасности. Чрезмерный, несдерживаемый энтузиазм сородичей создает дополнительные риски. Каждый хочет коснуться малыша, подержать его. Некоторые шимпанзе радуются его появлению с излишней буйностью. Охваченные страстным любопытством, они могут слишком резко дернуть, слишком сильно ткнуть и при этом случайно покалечить его. Но бывает и так, что какой-нибудь самец нарочно бьет детеныша головой о дерево – с явным намерением убить.

У некоторых других животных, например у львов, медведей и даже кое у кого из беличьих, приходящий со стороны самец-чужак может убивать местных детенышей (у волков, однако, если в стае есть детеныши, новые самцы усыновляют их)[255]. Отличие шимпанзе в том, что даже самец, знающий самку на протяжении 20 лет, может взять и убить ее ребенка. Насилие, исходящее изнутри сообщества, – вот необычное качество шимпанзе. Люди – еще один вид крупных приматов, способный на убийство, в том числе детоубийство, и жестокое насилие по отношению к членам собственного сообщества.

По-видимому, у шимпанзе больше всего детоубийств приходится на самцов, поднимающихся на верхние ступени иерархи. Никто не знает, в чем тут дело – то ли просто в импульсивности, то ли в вымещении недовольства. К счастью, такие убийства случаются довольно редко. Но Кэт не понаслышке знает, что, когда подобная трагедия происходит, она воспринимается очень болезненно и не отпускает долгое время.

«Теперь, когда рождается новый детеныш, – говорит она, – моя первая реакция – это страх: все ли с ним будет в порядке? И только когда малыш дорастает до шести или восьми месяцев и я вижу, как он играет со старшими самцами, то могу наконец вздохнуть с облегчением: "Окей, все в порядке. Теперь пора дать ему имя"».

Этим утром Бена и Талискера – «взрослых парней», как называет их Кэт, – не оказалось в первой встретившейся нам группе. И теперь Макаллан, которому всего 20, изображает из себя неистового самца, хватая то одну, то другую ветку или деревяшку и таская по земле. Правда, делает он это без лишнего шума. С одной стороны, ему хочется произвести впечатление на тех, кто на него смотрит, с другой – он вовсе не желает разозлить Бена.

Демонстрации Макаллана пугают Сэма, который на год моложе его; он тут же разворачивается и удирает на дерево.

Зато Лафройг, который младше Макаллана на целых пять лет, начинает собственную демонстрацию, и получается, что оба они выступают друг перед другом. Правда, Лафройг ведет себя очень осторожно, делая вид, что развлекается сам по себе, и всячески избегая прямого столкновения с Макалланом.

Так медленно, годами закипает котел властных амбиций шимпанзе.

Выступления самцов вызывают беспокойство у самок, которые до сих пор спокойно отдыхали и кормились. Когда Лафройг обращает свои демонстрации на одну из них, она испуганно кричит.

На эти крики внезапно с шумом и треском прибегает Бен – показать всем, кто тут настоящий хозяин. И вот он уже на полной скорости гоняет Макаллана по земле и по деревьям. Бен явно настроен серьезно, и, когда они оба скрываются в подлеске, вопли Макаллана слышны даже с расстояния в добрую сотню метров.

Крупные самцы, которые мирно играли с молодняком, вдруг резко прогоняют раскричавшихся детенышей. Матери кидаются разбирать детей. Кругом крик, визг, беготня, прыжки по стволам – одним словом, полнейший хаос.

А с чего все началось? Всего-навсего с того, что Макаллан решил