Витус сделал еще одну попытку:

— Все это чудовищная ошибка. Мы мирные путешественники и держим путь на Номбре-де-Диос!

— Ха! Номбре-де-Диос! — Донго буквально выплюнул это название. — Змеиное гнездо! Полно испанцев! Bribynes, ladrynes, asesinos[41]! Ты идти в Номбре-де-Диос? Я тебя сразу убивать!

Но прежде чем он успел привести свою угрозу в исполнение, его остановил чернокожий, который с любопытством копался в тюке Хьюитта:

— Хоа, Донго! Здесь клинки Хафа, кузнеца. На них его клеймо.

Холодные глаза Донго стали просто ледяными. Он подскочил к Витусу, взял его за грудки и приподнял дюйма на два над землей:

— Ты воровать! Ты воровать у Хаф! Что сделал с Хаф? Убивать? Ты говорить! Быстро! Я тебя убивать! Я вас всех убивать!

Витуса это уже достало. Черная лапища на его груди и то жалкое зрелище, которое он сейчас собой являл, были последней каплей.

— Вы что здесь все с ума посходили?! — заорал он прямо в лицо Донго. — Мы мирные путешественники! Мы идем от Хафа, нашего друга! Он попросил нас отнести оружие Окумбе, вождю симарронов!

При имени Окумбы Донго ослабил железную хватку:

— Ты к Окумба? Ты знать Окумба?

— Нет, я знать его не знаю.

— Ты не знать? — Его глаза снова заледенели.

— Да, мы не знаем Окумбу, но несем для него оружие от Хафа. Хаф — наш друг. Ты в состоянии это понять? Друг!

Витусу показалось, что он говорит с больным битюгом.

Тот любопытный чернокожий, что вынул шпаги и мечи из тюка Хьюитта, пришел Витусу на помощь:

— То, что говорит чужак, может быть правдой, Донго. Его объяснение ничуть не хуже твоего.

Тут вмешался Магистр:

— Парнишка прав! In dubio pro reo! Что значит: если сомневаешься, прими сторону обвиняемых! Вы когда-нибудь слышали об этом, господа?

Донго совсем обалдел, он ни словечка не понял. Словоохотливый любопытный парень объяснил ему все еще раз на каком-то гортанном языке, который Витус определил как африканское наречие.

Наконец Донго неохотно согласился с красноречивым соратником:

— Хорошо, Мойса, пусть. Окумба решать. Идти Окумба, rápido![42]

Они сидели на поваленном стволе кампешевого дерева, которое чернокожие притащили на край поляны, представлявшей собой нечто вроде агоры. Земля на ней была утоптана множеством мозолистых ступней. По краям поляны стояли деревянные хижины, среди них возвышалась одна под соломенной крышей. Это внушительное сооружение было штаб-квартирой Окумбы, мэрией и судом здешнего поселения, как объяснил пленникам Мойса, прежде чем они с Донго исчезли в его недрах.

— Мы известим о вас Окумбу, — успел еще сказать Мойса, — и он решит вашу участь.

Час шел за часом. Они все еще сидели на дереве, окруженные полудюжиной враждебно взирающих на них симарронов, которые пресекали любую попытку пленников распрямиться или вытянуть ноги недвусмысленным движением оружия. О побеге не приходилось и думать: их руки были по-прежнему связаны.

Наступил вечер. В последних лучах заходящего солнца мелькали крылья больших птиц, которые искали пристанище в ветвистых кронах тропического леса. Хьюитт и Коротышка тоже выглядели сонными. Их головы то и дело падали на грудь. Марш через джунгли оказался для не окрепших еще тел слишком тяжелым испытанием.

Большое насекомое с отливающими синим крыльями спустилось на высокий лоб Магистра.

— Кышшш! — не имея возможности отмахнуться руками, маленький ученый принялся строить зловещие гримасы. Но сколько бы он ни пытался корчить устрашающие рожи, насекомое и не думало улетать. Он отчаялся в своих усилиях и разразился пространной речью: — Кровью нашего Господа Иисуса Христа клянусь! Прожить такую насыщенную событиями жизнь, чтобы умереть от укуса жалкого насекомого! В местах, где царит беззаконие, где у человека отбирают свободу ни за что и еще раз — ни за что! Хотел бы я увидеть этого сеньора Окумбу, который мнит себя господином времени и так гостеприимно принимает нас! По всей вероятности, он лежит сейчас у одной из своих подружек, а нас заставляет мариноваться здесь. Да уж, джентльмен большого благородства с безупречными манерами, должен признать. Только от его гостеприимства меня уже тошнит!

Наконец назойливое насекомое соблаговолило покинуть высокий лоб маленького ученого и, жужжа, поднялось в воздух.

— Deo gratias![43] Бестия отвязалась. Вот была бы потеха — умереть от гнусова укуса!

— Может быть, это еще не самая страшная смерть, — мрачно заметил Витус, сверля глазами землю. — Кто знает, что с нами сделает Окумба.

В этот момент полог большого дома откинулся и вышел Мойса. Он махнул рукой и что-то прокричал страже. Друзья не поняли ни слова, но долго гадать не пришлось: их грубо спихнули со ствола и погнали прямо к этому дому.

Попав внутрь, они поначалу ничего не могли рассмотреть. Полумрак помещения освещали лишь несколько керосиновых ламп. Только когда глаза постепенно привыкли к сумраку, они увидели группу чернокожих мужчин, полукругом сидящих на корточках на полу. Мойса прижал палец к губам и дал знак пленникам, чтобы они оставались стоять у входа.

Шло время, а чернокожие все отчаянно спорили. Они ничуть не отличались от тех, кто напал на Витуса и его друзей, разве что не имели при себе оружия. Все как на подбор были крепкими, хорошо сложенными мужчинами с буйным темпераментом. Некоторые были уже в возрасте, о чем свидетельствовала седина в густых курчавых волосах, другие — совсем молодыми. Большинство курили свернутые трубочкой табачные листы, которые здесь называли сигарами. От них исходили густые клубы едкого дыма, и воздух в помещении был густо напоен ими. Наконец они вроде бы пришли к согласию, потому что все, кроме троих, резво вскочили и покинули собрание.

Остался чернокожий геркулесова сложения, который сидел в центре. Как знак особого положения, на его плечи была накинута шкура оцелота, а на шее висело массивное ожерелье из крокодильих зубов. Справа и слева от него сидели двое пожилых мужчин, глядевших недоброжелательно. Великан смерил друзей внимательным взглядом. Ни одна черточка на его эбеново-черном лице не дрогнула, только в сумрачном освещении блестели белки глаз.

— Я Окумба, — наконец сказал он глубоким хрипловатым голосом. — А рядом со мной члены моего суда. Наш совет должен принять очень важное решение, поэтому вам придется ждать. — Окумба говорил на испанском с сильным африканским акцентом, тщательно и медленно подбирая слова, но очень неплохо. — Тем, что вы еще живы, вы обязаны Мойсе, который не верит в то, что вы ограбили и убили моего друга Хафисиса. — Великан указал рукой на Мойсу, который вместе с Донго остался, чтобы стеречь пленников. — Донго другого мнения. Он уверен, что вы мародерствующие испанцы,