Шрифт:
Закладка:
— Так что, — сказал он, улыбаясь, в конце первого урока: — Латынь из моды вышла ныне, но, если правду вам сказать, она довольно-таки еще в моде, особенно в медицине, в музыке. Да и так еще живет старушка! Живет во многих языках!
А Гурин в конце предыдущих упражнений в тетради написал крупно:
Aufwiedersehen, meine Liebe…
И, перевернув страницу, начал с нового листа:
«Латынь — праматерь языков».
НОВЫЙ КОСТЮМ
За неделю до Октябрьских праздников матери в профкоме дали талон в «закрытый» магазин на покупку пары мальчиковых ботинок. От сведущих людей она узнала, что на эти талоны там продают хорошие вещи, и очень обрадовалась: купит старшему к празднику приличную обнову, а то ему ходить почти совсем не в чем: старые ботинки чинены-перечинены. А мальчишка вырос уже, женихаться начал, от ребят ему не хочется отстать. На танцы ходит, а не танцует, стесняется своей обуви.
Танька увидела талон, заворчала недовольно:
— Все Васе-колбасе справляют…
— Ну уж тебе-то обижаться! — отбрила ее мать. — Хуже людей ходишь? Это вон Алешка пусть ворчит — тому все обноски от старшего достаются. А ты, слава богу, не обижена, на тебе всегда свеженькое. Дойдешь до девятого, и тебе справим. Тогда легче будет, Вася уже кончит школу.
— Ага… Жди того девятого класса…
На другой же день, еще и рассветать не думало, мать разбудила Ваську, и они огородами, через кучугуры, через буерачек, полем подались пешком на Ясиноватую, чтобы опередить рабочий поезд и занять очередь первыми.
В темных, неосвещенных улицах вечно строящейся станции они с трудом отыскали промтоварный магазин № 17 ОРСа Южно-Донецкой железной дороги. Магазин этот стоял на отшибе от других домов, над его дверью с большим амбарным замком висела тусклая лампочка, под ее желтым светом они с трудом прочитали вывеску. У крылечка приютилась деревянная сторожевая будка.
— Вот он! — вздохнула мать облегченно. — И народу, кажись, никого нету, первыми будем. — Потом все-таки, не веря глазам своим, обошла магазин и забеспокоилась: — Странно, никого нет… Может, нынче выходной у него? — Стала искать какую-нибудь записку на двери, ничего не нашла, сказала: — И спросить не у кого… И сторожа не видно…
В этот момент из будки послышался кашель.
— Сторожа не видно, зато сторож вас видит, — скрипнула дверь деревянной сторожки, и оттуда медленно вылез старик с малокалиберной винтовкой. — Шо тут за ранние такие за посетители?
— Да вот приехали пораньше, купить кой-чего… А штось никого не видно? — спросила мать.
— А кого видеть? Добрые люди спят еще. Это ведь особый магазин — по талонам, — значительно сказал сторож.
— С талоном мы и приехали.
— А!.. Ну, то дело другое. — Сторож сразу смягчился, зауважал. — А чего ж тогда ни свет ни заря примчались?
— Да думали — пораньше очередь занять… — И добавила: — Чтобы на работу успеть, я тут, на Западном работаю…
— Ну, то дело другое… А очередей у нас не бывает.
— Не вертаться же? Будем ждать…
Мать разговорилась со сторожем, спросила, есть ли там ботинки тридцать девятый размер. Сторож сказал, что и размер, и фасон есть любой, и мать совсем расковалась, подобрела, успокоилась и была со стариком так ласкова, будто встретила отца родного. И тот разговорился, и, когда пришли продавцы, сторож передал им магазин вместе с ранними покупателями. Те заулыбались, впустили их в помещение — погрейтесь до открытия, а то утро прохладное. Вошли они в подсобку, сели на краешек ящика, подобрали ноги, чтобы никому не мешать. А потом мать стала помогать продавцам — подносила коробки с товаром, разговорилась, шутила с ними и к началу работы уже была тут как своя.
— Значит, ботинки молодому человеку? — спросил продавец и посмотрел на Ваську. — Ему надо уже не мальчиковые. Тридцать девятый?.. — Он отыскал нужную коробку и раскрыл ее так торжественно, будто там лежала драгоценность.
Мать заглянула в коробку и тут же назад отступила, подумала: «В насмешку, что ли?» Посмотрела на Ваську, а у того глаза загорелись, от коробки оторваться не может, а губы шевелятся, дергаются обидчиво — знает: не для него такие. В коробке лежали черные туфли на кожаной подошве, с рантом и с утиными носками. О таких Васька мог только мечтать.
— Ну что? — спросил продавец. — Не нравятся?
— Дужа блестят! — сказала мать не своим голосом. — Они ж дорогие, наверно?.. — Услышав цену, заинтересовалась, кивнула сыну. — Померь, Вася.
Васька осторожно вытащил туфли, повертел — от них пахло лаком и новой спиртовой кожей.
— Все равно ж не возьмем?..
— Померь. — Мать уже совладала с собой, она уже что-то решила про себя, и голос у нее окреп. — Подойдут — купим.
Присел Васька на табуреточку, надел на одну ногу, потом на другую, встал на газету, переступил, пошевелил пальцами — все хорошо, все ладно, нигде не жмет, не давит.
— Ну, што? — нетерпеливо спросила мать.
— Хорошо…
— Не жмут? Не велики? — Она присела, надавила на носки, попробовала сунуть палец в задник. — Просторные — тоже плохо. Гляди! Как следует гляди, в шею никто не гонит. — Взглянула на продавца, тот кивнул, одобрил ее слова. — А как же? Отдать такие деньги, а потом плакать — это не дело. Ну, как?
— Хорошо, — сказал Васька и принялся разуваться.
— Ну и ладненько… Берем, значит. — Она отвернулась, полезла за пазуху за деньгами.
Покупка совершилась быстро, уходить из магазина мать не торопилась. Подошла к костюмам, потрогала:
— Хороший материал. Тебе б такой, а? — И вдруг обратилась к продавцу. — А костюмчик можно померить?
— Можно, — сказал тот.
— Зачем, мам? — поморщился Васька. — Все равно ж не будем покупать: ни денег, ни талона на костюм…
— А ты надень, будем знать хоть, какие они есть.
Нехотя Васька вошел в кабинку, переоделся и вышел оттуда неузнаваем — мать даже заулыбалась:
— Ой! Совсем другой человек! Как на тебя шили! — Погладила по плечам, повернула туда-сюда — довольна. — И сзади все гладко!
— Да, — подтвердил продавец. — Это редко так бывает. Возьмете?
— А можно?
— А почему ж нельзя?
И мать снова отвернулась, достала из-за пазухи узелок, расплатилась и уже не стала пустой платочек прятать. Даже встряхнула им:
— Все!.. Думала и тем что-нибудь купить, да ладно, обойдутся, а тебе теперь надолго хватит. Пока и школу кончишь —
