– Нет, мы не будем пробираться тайком, а войдем как люди.

Она прищуривается.

– Да? И как?

Вздыхаю, окидывая взглядом забор.

– У меня есть ощущение, что меня впустят.

Правда, это ощущение слабое. Ройс избегает встреч со мной, что может значить только одно – он винит себя за то, что со мной случилось, и в этом виновата я. Да, я.

Мне следовало больше рассказать ему о своем состоянии, чтобы он понимал, но я боялась, что он меня прогонит с такими-то перспективами, и вот теперь мы имеем то, что имеем.

Парень с самым добрым сердцем, пусть он и скрывает это, сделал то, что его разум не в состоянии вынести. То, что заставляет его терять крупицы хладнокровия, когда он видит, как это делают другие, – достаточно вспомнить его реакцию, когда Фрэнки грубо схватил меня за руку, – так вот, этот парень с самым добрым сердцем, пусть он и скрывает это, ударил девушку.

Ударил меня – по крайней мере, он так считает.

Мне нужно с ним поговорить, объяснить то, что он не мог знать и не мог предусмотреть.

Мне нужно, чтобы он меня выслушал.

Мы подходим к складам и, как я и думала, проходим на территорию без каких-либо проблем, но стоит нам дойти до дверей в «Волчье логово», как Андре делает шаг вперед.

– Да ладно, – у меня опускаются плечи. – А я-то думала, что ты дружелюбный великан… Ну, по крайней мере в том, что касается меня.

– Мне нужно узнать, какие у тебя намерения, прежде чем я впущу тебя, девочка. Сломленный Брейшо – не особо приятное зрелище, и мне нужно позвать подмогу, если ты вдруг решишь вонзить лезвие поглубже.

– Да брось, Андре. Ты меня отлично знаешь. Неужели ты думаешь, что я стану сыпать соль на рану?

Он смотрит мне в глаза и улыбается.

– Нет, ты бы успокоила боль, но я скажу тебе вот что: все будет не так, как ты задумала в своей маленькой прелестной головке. Наш парень сегодня на другом уровне.

– Спасибо за предостережение, а теперь окажи мне услугу – скажи, где он.

Андре вздыхает, отходит в сторону, и я вижу Ройса – прямо в самом центре зала, в своем привычном окружении.

И ведет он себя так, как от него ждут.

Ройс сразу замечает меня, будто ждал, когда я появлюсь.

– Так-так-так… – Он берет только что открытую бутылку из рук девушки, которую я никогда прежде не видела, и хлопает по ноге, чтобы та заняла место, которое ей не принадлежит. – Смотрите-ка, кто сюда пришел.

– Не притворяйся, будто не знал, что я приду, – бросаю ему вызов. – Ты ведь только для этого впустил сюда стаю лебедей.

Ройс вскакивает, девушка падает на пол, но он не останавливается, чтобы помочь ей подняться.

Он шагает ко мне, его грудь бурно вздымается.

Я вижу, что он злится.

Причина тому – страх, и он и понятия не имеет, что с этим делать.

Ройс наклоняется ко мне, его губы изгибаются, но – о боже – все тело дрожит.

Я воспринимаю это как свет, и он обжигает. Изнутри Ройса пронизывает боль, и по какой-то причине он считает, что должен ее прятать. Прятать себя. Прятаться за этими девицами, которые никогда не смогут полюбить его по-настоящему, потому что не знают его так, как я.

Он мошенник в собственном теле.

И он собирается причинить боль мне.

Я вижу это в его глазах – в глазах одинокого страдающего мальчика.

Думаю, именно на этом все и разваливается.

Говорят, ничто не вечно, но это гребаная ложь, потому что боль вечна.

Боль длится всю жизнь.

И меня ждет моя.

Ройс

– Я не знаю, почему ты здесь. Тебя сюда не звали и не разрешали приходить, – выдавливаю я. – Проваливай.

У нее опускаются плечи, но она держит удар.

– Не уйду, пока ты со мной не поговоришь.

– Мне нечего тебе сказать. Если б было, я бы позвонил. А я не звонил, – заставляю себя сделать шаг назад.

Проклятие, она так близко.

Слишком близко.

Недостаточно близко.

Не успев осознать этого, я тянусь к ней, но тут же неуклюже отступаю.

– Я сказал – проваливай. Девчонкам из общаги сюда нельзя.

– Отлично, потому что я не просто девочка из общаги.

– Теперь одна из них, – сплевываю на пол и смотрю на нее. – Ты так же бесполезна здесь, как и там, откуда приехала. Там не могли найти тебе применения, и я не могу.

Убейте меня на хрен.

У меня внутри все рушится, словно кто-то всадил мне в задницу шприц с лучшим ядом, но я все равно добавляю:

– Возвращайся к своей тете, ты здесь больше не нужна.

Едва я успеваю проговорить это, как мне приходится сглотнуть рвоту, подступающую к горлу.

Мои вены горят, горло пересыхает, но это ничто по сравнению с зазубренным лезвием, что вонзается в грудь с ее словами:

– Ты переживаешь, что ударил меня?

Я поднимаю руку к ребрам, чтобы перебороть жжение, успокоить боль. Стискиваю трясущиеся челюсти и заставляю себя взглянуть на то, что сотворил, – на отметину на ее левом виске.

Ноги становятся ватными, я чувствую слабость, и эту слабость видит единственная девушка, ради которой я хотел быть сильным.

– Я хотела привлечь твое внимание, – выпаливает она. – Я… я тогда перестала видеть.

Ее слова режут меня по живому. А мои – грубая ложь:

– Это должно что-то для меня значить?

– Я пытаюсь сказать тебе, что ты не виноват. Так было и раньше… Я почти ничего не видела, а потом я отключилась, – шепчет она, и мой разум вопит, силясь понять, хотя это трудно сделать из-за алкоголя, что плещется в моих венах.

Она лжет, чтобы я сдался и перестал себя закапывать?

Но я не могу сдаться, особенно если это правда.

Бас говорил, что в нашем мире она упадет в темноту. Он имел это в виду в буквальном смысле, а я был слишком тупым, чтобы это понять?

Бриэль теперь и вправду потеряет способность видеть, хотя прожила у нас совсем недолго? Или потому, что последние четыре года прожила в другом месте?

Четыре года потрачены зря. И ее дух, кажется, слабеет вместе с ее зрением.

Она придвигается ближе, и эта близость обжигает так же, как и расстояние до этого.

– Это не твоя вина, Ройс, – повторяет она. – А вот боль, что пришла, когда я смотрела, как ты уходишь, – да.