Старшие офицеры спорили, стоя на мостике. Они пытались использовать свои допуски, чтобы активировать системы корабля, отвечающие за визуальный обзор территории планеты. Вагкхи выполнили приказ, отданный капитаном, и вернулись на судно, а теперь просто изнывали от жгучего, нестерпимого желания узнать, что же происходит на Лаире.

Но корабль словно оглох и ослеп. Он превратился в кусок металла, никак не реагирующий на их попытки. Однако никто из вагкхов не собирался покидать рубку. Шум там стоял просто невообразимый. Каждый считал своим долгом дать какой-нибудь совет или высказать предложение. Самое интересное заключалось в том, что идеи выслушивались, а предложения рассматривались, но сдвинуть процесс с мертвой точки не получалось.

Вагкхи были упрямым народом. Никто не хотел сдаваться. Озгуш, попытавшись перекричать толпу, больше не стал этого делать. Он сел в кресло капитана и стал молча следить за развитием событий. К тому же сам он хотел узнать, что происходит около храма, следовательно, не имел права осуждать других за подобное желание.

Гдаш отказался перевязать ногу и ходил, прихрамывая, в нижнем ярусе рубки вокруг прибора объемного изображения. Он что-то бормотал себе под нос, но из-за шума никто не слышал его. Наконец, использовав все допуски и перепробовав все, что только смогли придумать, люди замолчали. Неожиданно в рубке возникла секундная пауза. И в этой тишине раздался голос Гдаша, который жалобно и как-то по-детски произнес:

— Кораблик, хороший, ты же все можешь… Покажи нам, как там Комда…

Последовавший за этими словами тихий перезвон удивил всех. Казалось, множество колокольчиков зазвонило одновременно. Люди не сразу поняли, что это такое. А, сообразив, тоже развеселились. Ведь им еще никогда не приходилось слышать, как корабль смеется. Огромный, во всю стену иллюминатор матово засветился, преображаясь в экран. Изображение, сначала мутное, изменялось до тех пор, пока не стало четким. Все собравшиеся в рубке вагкхи наконец увидели то, что так неистово желали: черный дымящийся храм и маленькие фигурки людей, стоящих возле него. Одной из них, в синем комбинезоне и развевающимися на сильном ветру темными волосами, была Комда.

* * *

Креат менялся. Его кожа позеленела и покрылась чешуей. Ноги вытянулись, а руки прижались к телу. Но сильнее всего изменилась голова правителя. Прошло еще несколько минут, и перед Комдой стоял уже бог Нейнке. Он был точно таким, как его статуя в храме. Живой, он не был так велик, но производил сильное впечатление. Острый раздвоенный язык мелькнул в чуть приоткрытом рту бога, и он шипящим голосом произнес:

— Пришло время нам познакомиться снова, теперь уже по-настоящему. Хочешь ли ты еще что-нибудь сказать?

— Я уже все сказала. Но могу повторить. Немедленно покинь эту планету. Зло, давно и безнаказанно творимое здесь тобой, сдвинуло чашу весов равновесия Вселенной.

— Что же ты тогда ждешь? Убей меня. Или ты не можешь этого сделать? Может, мне попробовать прикончить Хранителя? Очень хочется сделать это, нестерпимо…

Капюшон огромной змеи вздулся, словно парус, рот приоткрылся, явив острые и длинные передние зубы. Нейнке устремил на женщину неподвижный взгляд красных глаз. Комда продолжала стоять неподвижно. Только подняла руки и скрестила их на груди. Ветер теперь дул в полную силу. Грозовые тучи, черные, как волосы Комды, почти полностью закрывали небо за ее спиной.

Они клубились, наползая одна на другую, а ветер продолжал гнать их вперед, к тому месту, где разговаривали Креат и Комда. Правитель, видя, что она никак не отреагировала на его слова, усмехнулся и, стараясь поколебать спокойствие женщины, с издевкой произнес:

— Все беды во вселенной от таких, как ты. Ваша доброта и умиротворенное спокойствие, граничащее с безразличием, толкают таких, как я, к попытке изменить этот скучный и затхлый мир. Добреньким быть легко… особенно за счет других.

— А кто тебе сказал, что я добрая? Все почему-то ошибочно так полагают. Присмотрись, Нейнке, и ты поймешь, что ошибаешься.

Ее голос прозвучал хрипло. Словно медленно приоткрылась старая тяжелая дверь, и из мрака дохнуло леденящим холодом. Он посмотрел в ее лицо. Казалось, что ничего не изменилось, только на мгновение глубокими синими глазами на него посмотрело древнее и прожившее долгую жизнь существо. Сумевшее перенести столько горя, познавшее счастье… Она моргнула, и наваждение исчезло. Креат не стал больше медлить. Длинное и упругое тело змеи метнулось вперед. Острые зубы целились ей в голову, в горло. Казалось, женщина не сдвинулась с места, но когда огромная змея, взлетев подобно молнии, ударила туда, где она стояла, оказалось, что Комды там нет. Нейнке, не понимая, куда она исчезла, завертел головой, озираясь по сторонам. Женщина стояла в нескольких метрах от него, все также сложив на груди руки.

— Забавно. И это все, что ты можешь?

В ее голосе звучала откровенная насмешка. Даже хладнокровное пресмыкающееся не выдержало этого. Нейнке опять приподнялся во весь рост и зашипел. Он больше не бросался, но она заметила, что происходит что-то странное. Жрицы, за все время беседы не проронившие ни одного слова, начали падать на плиты храмовой площади. Одна за другой они закрывали глаза и как подкошенные валились с ног. Комда вспомнила, что говорил Энди об этих существах, и догадалась, что сейчас произойдет.

Креат поглощал накопленную жрицами энергию, забирая ее полностью, без остатка. В ответ она развела руки в стороны, но это простое и обычное в повседневной жизни движение привело к тому, что бушевавший ветер стих. Только облака продолжали клубиться, опускаясь все ниже. Их черно-синие, давящие пласты теперь закрывали все небо. Но ветра не было. Стояла удивительная, какая-то звенящая тишина.

Креат ударил первым. Он растянул в оскале рот и резко, со свистом выдохнул. Невидимое пламя, плавя на своем пути даже каменные плиты площади, ударило в женщину. Сверкнула бело-голубая молния. Она была настолько яркой, что подобно свету звезды озарила всю площадь. На какое-то время все ослепли.

Вагкхи, наблюдавшие за развитием событий на мониторе «Синей чайки», ничего не видели. Мужчины терли глаза руками. У многих текли слезы. Озгуш, за мгновение до этого моргнувший, не был ослеплен, но боялся смотреть. Он не мог заставить себя взглянуть на то, что огонь сделал с женщиной. Это пламя должно было поглотить ее целиком.

Борясь со своим страхом, он медленно, миллиметр за миллиметром приоткрывал ресницы. Когда его глаза полностью открылись, вагкх посмотрел на экран и радостно вскрикнул. Комда продолжала стоять на площади. Вокруг ее тела, обтекая его со всех сторон, плыло яркое бело-голубое сияние. Она вытянула вперед левую руку и, указывая на оцепеневшего и не верящего своим глазам бога, произнесла:

— Властью, данной мне Вселенной, я лишаю тебя всей энергии. Отныне ты всего лишь один из миллиардов смертных.

После этих слов произошли два события, на первый взгляд никак не связанные между собой. Бог Нейнке опять изменился. Но теперь он превратился в обыкновенного пожилого человека, стоящего на коленях посреди площади. Его плечи безвольно поникли, а голова опустилась вниз. В это же время грянул гром. Огромные белые молнии вспороли черное небо и долетели до земли. Задул исчезнувший за минуту до этого ветер, и хлынул дождь.