Шрифт:
Закладка:
Наконец генерал спросил Сырвида, кто его судил, а когда тот ответил, что Муравьев[385], тогда махнул рукой и сказал:
«Мы очень хорошо знаем, кто такой генерал Муравьев». И, обернувшись к смотрителю тюрьмы, добавил: «Немедленно снимите кандалы с этого старика, чтобы не мучился». Потом сказал священнику Сырвиду:
«Если у ксендза есть деньги, то он может купить себе какую-нибудь другую одежду, а эту арестантскую я разрешаю снять».
Наконец генерал подошел к Эдмунду Кучевскому и спросил его: «А вас как зовут?». Когда тот ответил, генерал снова спросил его: «Разве вы не служили одно время в русском войске на Кавказе?»
«Так точно, господин генерал, — ответил Кучевский, — и даже был офицером».
Генерал снова спрашивает его, в какой роте, батальоне и полку он служил, и, получив ответ, говорит:
«А кто был вашим дивизионным командиром?»
Кучевский ответил, что генерал Суворов[386].
«Так вы его не узнали? — говорит генерал, — ведь это я; вы видите, каким я стал седым стариком. Припоминаю теперь вас, что вы были хорошим, порядочным офицером и вели себя прилично. И как вас осудили?»
«Я приговорен к 12 годам каторжных работ в Сибири, — ответил Кучевский, — если бы это наказание можно было заменить военной службой, я бы с радостью согласился на это и прошу у господина генерала милостивого покровительства».
Генерал посоветовал ему подать прошение в руки императора о замене наказания и обещал сам хлопотать об этом.
Наконец, Суворов спросил нас, не желаем ли мы выслушать св. мессу и исповедаться перед дальним путешествием? Когда все с готовностью высказались за это, генерал сдержал слово, и на следующее утро действительно приехал какой-то молодой доминиканец, который отслужил св. мессу в тюремной часовне и выслушал исповеди.
Нет, на этом еще не заканчивается доброта и доброжелательность к полякам генерала Суворова, ибо он разрешил нам привозить из города обеды и ужины, курить сигары и папиросы, которые в московских тюрьмах строжайше запрещены.
Наконец, генерал, прощаясь с нами, спросил, нет ли у нас к кому каких претензий, и не нанесли ли нам конвойные офицеры или солдаты какой вред? Когда мы рассказали все подробности того, как нас приняли петербургские жители в самом начале, генерал пообещал отправить нас из тюрьмы на станцию железной дороги в крытых бричках.
3
[…] Через несколько дней после нашего приезда в Москву приехал в тюрьму генерал фон дер Лауниц[387], губернатор города Москвы и одновременно начальник всех этапов, с несколькими своими адъютантами и инспектировал всех арестантов. Войдя в наш каземат, он не поздоровался с нами и даже не снял шапку, только, стоя посреди избы, смерил нас своим василисковым взглядом и сказал:
«Если бы я был в Польше, то здесь, в Москве, не было бы ни одного мятежника поляка, потому что я бы приказал всех повесить или расстрелять».
На подобную речь сановника наши верующие возмутились до высшей степени и, желая наказать его, стали топать ногами, хлопать в ладоши и кричать во все горло:
«Браво! Браво! ура, да здравствует московский губернатор фон дер Лауниц!»
Генерал, заметив возмущение поляков, которое сам вызвал, тут же опешил, побледнел и не знал, как ему поступить. Крики между тем усиливались. Наконец, после нескольких мгновений оцепенения, генерал поспешно бросился к двери, выскочил в коридор и там, встретив смотрителя, приказал запереть наш каземат на ключ и в наказание отказать нам в обычной получасовой прогулке во дворе.
Майор, смотритель тюрьмы, опасаясь ответственности, без промедления выполнил губернаторские приказы, запер сразу наш каземат на два замка и не выпускал нас из него ни на шаг в течение десяти дней.
Местный капеллан тюрьмы, православный поп, посещал довольно часто простых преступников, принадлежащих к нашей арестантской партии, часто имел для них учения и почти после каждого своего учения рассказывал арестантам с разными деталями, как «мятежники» поляки глумятся и убивают безоружных русских солдат, а именно, что рубят живым солдатам руки, ноги, уши и носы, вырывают клещами языки, выбивают зубы, выкалывают ножом глаза, распарывают животы и вырывают внутренности и т[ак] д[алее] и т[ак] д[алее]. Арестанты слушали этот польский рассказ со слезами на глазах, возмущались такими зверствами поляков. Подобные учения и рассказы о польских повстанцах повторялись несколько раз.
Один из наших товарищей, свободно владеющий русским языком, узнав от арестантов поляков о вышеописанных историях попа, решил как-то помешать этому, поэтому, когда поп вошел в арестантские казематы и начал учение — быстро оделся в арестантский армяк[388], протиснулся незаметно между арестантами москалями и внимательно слушал все учение попа, а в конце и сказочные рассказы о страшных мучениях, причиняемых москалям повстанцами. Наконец, не выдержав больше этой наглой лжи, наш товарищ громовым голосом прервал рассказ попа:
«Лжешь, подлый поп! Все то, что ты сейчас рассказывал арестантам, твой вымысел и наглая ложь, потому что ни один поляк никогда не убивал и не глумился таким образом над безоружными русскими солдатами, но вел себя с ними по-человечески и никогда не ударил раненого солдата».
Поп, услышав слова правды, побледнел, как труп, опешил, весь задрожал от страха и, решив, что в этом каземате еще больше поляков, тут же выбежал в коридор и больше уже в казематах не показывался.
№ 2. Корнель Зелёнка — Воспоминания о восстании 1863 года и о жизни в изгнании в Сибири
Корнель Зелёнка родился в 1838 или 1840 году, жил в Седлишовице, где управляющим был его отец. Был выпускником Тарновской гимназии. Осенью 1863 года присоединился к восстанию вместе с младшими братьями Казимиром и Иосифом. До этого принимал участие в деятельности тайной организации в Галиции, в том числе как курьер. В Царство Польское вошел с отрядами полковника Дионисия Чаховского, затем находился в группировке Зыгмунта Хмеленского. В русский плен попал после битвы при Езёрке 29 октября 1863 г. Находился в заключении в Кельце, Радоме и Варшавской цитадели. Приговорен к поселению в селе Куяда, а затем переведен в Тугутуй. Оба села находились в Иркутской губернии.
В восстании также принимал участие его старший брат Людвик Зелёнка, родившийся в 1835 году. Он тоже был сослан в Сибирь и тоже является автором воспоминаний.
[…] Войдя в волостное управление [в Куяде], мы долго ждали, пока лед
