Шрифт:
Закладка:
Я даже не возмутилась, наверное, стала привыкать к тому, что кто-то постоянно влезает в мою собственную душу, вторгаясь в нее независимо от моих желаний. Так что отдать ее частичку уже ничего не стоило. Да и осталась ли во мне моя настоящая душа?
Я до сих пор не могу вспомнить, что он делал со мною. Его лицо — мое последнее воспоминание. Но даже черты его лица всплывают в памяти, как забытое сновидение. Я не знаю, было ли оно человеческим, и почему-то это мучает меня больше всего.
Он оставил меня на самой границе черного леса, и только одно существо последовало за мной — живой зверь, чьи оскаленные зубы на развевающихся флагах предупреждали о смерти любого непрошенного гостя, намеревающегося без разрешения проникнуть в замок правителя Маэленда. Не знаю, зачем отец Дэниэля послал его, но зверь догнал меня на дороге, и недовольно ворча, присоединился ко мне. И все же я искренне обрадовалась этому нелюдимому спутнику, хотя и не чувствовала с его стороны ни любви, ни привязанности. Грозное и совершенно независимое существо сопроводило меня до первого человеческого поселения, встретившегося на пути, и оставило меня по-английски, не оглянувшись, и не попрощавшись. Он явно не любил людей.
За спиною осталось шестнадцать дней пути пешком в условиях полного бездорожья, когда я наконец-то наткнулась на дорогу, почти заросшую сорняковой травой. Припасы постепенно закончились, и уже два дня мой желудок недовольно ворчал из-за отсутствия нормальной горячей еды, и потому я решилась пойти по дороге, предчувствуя в глубине души, что это не лучшая идея. Однако других не было, к тому же мой зверь так и не вернулся, покинув меня сразу же, как мы наткнулись на первые признаки жизни.
Дорога привела меня к поселению, вид которого приободрил меня и заставил ускорить шаг. Но приблизившись к окраине поселка, я поняла, что дома его пусты, а люди покинули их довольно давно. Ни звука, ни шороха, ни голосов не раздавалось в этом пустынном и мертвом месте. Никто не кричал, никто не шумел, не гомонил и не рычал, но следов разрушения или беспорядка не было. Ворота и дома были заперты, а окна наглухо заколочены, словно все жители покинули свои дома, но собирались вернуться.
В садах зрели фрукты и ягоды, часть их уже осыпалась, но убирать было некому. Справедливо рассудив, что голодный путник может полакомиться ими, я набрала целую куртку снэков, напоминающих по вкусу персики. Затем устроилась на веранде красивого маленького домика и с удовольствием съела их все. Через час ужасно захотелось мясной котлетки. Я уснула с мыслями о ней….
Пробуждение не было приятным. Да что там говорить, меня вырвали из сна самым варварским способом, смертельно напугав незнакомыми мне звуками. Я проснулась от ужаса, но не он был первопричиной. Ужас рождался от ощущения на себе взгляда иного существа, не являющегося человеком. Существо не злилось, не хотело напугать и даже не являлось источником ненависти, но его взгляд парализовал мою волю настолько, что я не могла открыть глаза и посмотреть на него. Все древние страхи перед ночными и потусторонними существами земли проснулись во мне вместе с моими инстинктами, мешая трезво мыслить. Я притворилась, что все еще сплю, а мой ночной гость терпеливо ожидал, когда я перестану притворяться.
Так и не дождавшись, он тяжело вздохнул, завозился и недовольно зафыркал, словно не он, а я потревожила его покой. Потом он спрыгнул на крыльцо с какой-то возвышенности и его острые, словно у кошки, коготки застучали по деревянному полу. Я смогла открыть глаза только тогда, когда высох пот на затылке и висках. Я всегда это знала — домовые существуют не только в моем мире, но и здесь!
Больше в ту ночь я не заснула…
Возможно, кому-то и могут показаться смешными мои извинения, но я не хотела оставить о себе черную память и на рассвете довольно громко оповестила окружающую тишину, что не желала нарушить ничей покой, но обстоятельства привели меня именно сюда. Поблагодарив незримого стража этого дома за приют и гостеприимство, я все же не решилась больше срывать с дерева фрукты и отправилась в дорогу налегке и натощак.
Следующий день не принес ничего нового, кроме зарождающегося беспокойства. Я знала, что этот мир и так не был густо населен, но судя по карте, которой снабдил меня отец Дэниэля, я уже должна была выйти к городу Зэ Рину, а его не было видно даже на горизонте, который казался совершенно пустынным.
Три фруктовых заброшенных сада, попавшиеся мне на пути, показались совершенно нетронутыми, и терпкий запах умирающих ягод и плодов, в изобилии лежащих на земле, стелился вдоль дороги и сопровождал меня еще несколько часов.
На многие мили вокруг не было ни одной живой души и в какой-то момент я испугалась, что сбилась с пути. Я чувствовала себя единственным живым существом на всем белом свете и совершенно неожиданно для себя поняла, что покой и одиночество могут принести облегчение лишь при одном условии — если точно знаешь, что можешь вернуться к людям в любой момент.
Мое же одиночество вселяло в меня не просто беспокойство, а нечто среднее между паникой и ощущением полной безнадежности, потому что я не имела ни малейшего представления, что происходило в мире за время моего отсутствия. И картины страшных эпидемий и войн, унесших жизни тысяч людей, в панике рисовало мое напуганное воображение. Я чувствовала себя беспомощной, беззащитной и забытой всем остальным миром, переставшим существовать по каким-то неведомым мне причинам. И еще я призналась самой себе, что мне недоступен даже Алекс.
Внутренние силы моего организма отказались повиноваться мне и Алекс не слышал меня, а энергетические резервы были почти что исчерпаны. Я все чаще останавливалась на отдых и силы после каждого привала, казалось, не наполняли меня, а оставляли потихоньку, и никакие ягоды не могли восполнить до конца потерянные ресурсы. Я словно разучилась ходить пешком и преодолевать длительные расстояния, хотя раньше это не составляло особого труда. Мой организм реагировал так, будто его заставили трудиться сразу же после длительной и тяжелой болезни, опустошившей последние запасы жизненных сил, и
