плену иллюзий. Он полагал, что до решающей схватки с фашизмом у него оставалось несколько месяцев, и жестоко ошибся. Накануне решающей схватки его, искушенного и опытного политика, Гитлер начисто переиграл в дипломатическом и военном плане. Он сделал беспроигрышный ход и усыпил бдительность Вождя.

14 мая 1941 года специальный курьер из Берлина доставил Сталину личное, строго конфиденциальное послание Гитлера. Оно служило искусной дымовой завесой, прикрывавшей план «Барбаросса» — нападения на СССР, и ввело в заблуждение Сталина. Фюрер хорошо знал, на какой струне души советского Вождя надо сыграть — на подозрительности, и не ошибся в своем коварном замысле. В памяти Сталина были свежи воспоминания о «военно-фашистском заговоре в Красной армии», разоблаченном органами НКВД в 1938 году. Поэтому он с пониманием отнесся к «опасениям и тревогам» Гитлера. Тот «доверительно» делился:

«…Я пишу это письмо в момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно достичь долговременного мира в Европе — не только для нас, но и для будущих поколений без окончательного крушения Англии и разрушения ее как государства…

Вы наверняка знаете, что один из моих заместителей, герр Гесс, в припадке безумия вылетел в Лондон, чтобы пробудить в англичанах чувство единства. По моей информации, подобные настроения разделяют несколько генералов моей армии… В этой ситуации невозможно исключить случайные эпизоды военных столкновений…

Я хочу быть с Вами абсолютно честным. Я боюсь, что некоторые из моих генералов могут сознательно начать конфликт, чтобы спасти Англию от ее грядущей судьбы и разрушить мои планы…

Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации и связываться со мной немедленно по известным Вам каналам. Только таким образом мы можем достичь общих целей, которые, как я полагаю, согласованы.

Ожидаю встречи в июле. Искренне Ваш,

Адольф Гитлер…»

Сталин, похоже, больше полагался на «искренность» Гитлера, чем на донесения собственной разведки. Резиденты в Токио Рамзай — Рихард Зорге, в Берлине Старшина — Харро Шульце-Бойзен, не только докладывали о подготовке Германии к нападению на СССР, а и называли его сроки. Однако Вождь упрямо верил, что ему удастся оттянуть начало войны, страна получит мирную передышку, а советский народ успеет завершить строительство несокрушимой цитадели социалистического государства в одной отдельно взятой стране.

И он, советский народ, полагаясь на прозорливого товарища Сталина и несокрушимую мощь Красной армии, продолжал жить мирной, полной житейских забот и радостей жизнью. Эта радость жизни была гениально воплощена в знаменитой музыкальной комедии «Волга-Волга». Она который уже месяц шла в кинотеатре «Ударник», а билеты на нее невозможно было достать. Те счастливцы, что стали его обладателем, заняв места в зале, с нетерпением ждали начала волшебства.

Наконец свет в зале погас. Яркий луч разрезал темноту и упал на экран. На нем возник белоснежный пароход, и в зал полилась чарующая музыка композитора Исаака Дунаевского. Приключения героев фильма перенесли зрителей в будущий счастливый и безоблачный мир, о котором они мечтали. Вместе с озорницей и певуньей почтальоном Дуней Петровой из самодеятельного ансамбля и руководителем симфонического оркестра Алексеем Трубышкиным они негодовали, радовались и смеялись до колик над туповатым бюрократом Бываловым.

Волшебный, удивительный мир, созданный гением Григория Александрова и Николая Эрдмана, в котором властвовал дивный голос Любови Орловой, где правили доброта, искрометный юмор и радость жизни, не оставлял у зрителей сомнений в том, что они живут в самой великой и самой могучей стране. Они твердо верили, что ни один враг не отважится напасть на СССР. А если вдруг решится, то несокрушимая Красная армия во главе с великим товарищем Сталиным разобьет его наголову.

Таким же мирным вечер казался и за тысячу километров от Москвы, на западной советской границе, в расположении Сокальской комендатуры 90‐го пограничного отряда. Жизнь и служба ее командиров и бойцов шла своим, установленным распорядком дня, чередом. После ужина дежурная смена заступила на посты. Одни новобранцы под присмотром старшины учились подшивать подворотничок к гимнастерке, другие — в Ленинской комнате, поскрипывая карандашами, писали письма на родину. Старослужащие собрались на спортивном городке, кто занимался на гимнастических снарядах, а кто-то травил анекдоты.

День подходил к концу. Уставшее за день солнце, обагрив алым отблеском прибрежные скалы, спряталось за гору. По полянам заскользили длинные, зубастые тени. Над Бугом клубился туман и косматыми языками пополз на берег. Замолкли цикады. Сонно прощебетав, в гнездах затихли птицы. На землю опустились вечерние сумерки, и все вокруг утратило привычные очертания. Воздух наполнился таинственными звуками. Тренированное ухо пограничника пыталось различить среди них те, что выдавали нарушителя.

В последнее время они действовали все более дерзко и нагло. Дня не проходило без задержаний и стычек с диверсантами и шпионами. Предстоящая ночь не обещала быть спокойной. Накануне, по данным закордонной разведки погранотряда, в расположении немецких частей происходила перегруппировка сил. Тяжелая техника: танки и самоходные орудия, переместились на новые позиции.

Все вместе взятое говорило и не только командованию, а и рядовым пограничникам: гитлеровцы затевают крупную провокацию. Поэтому на передовых постах внимательно вслушивались в звуки леса и ловили каждый подозрительный шорох. Громкий всплеск в затоне реки нарушил убаюкивающее журчание воды в камышах. Через мгновение он повторился и не походил на игру рыбы, это был крупный зверь либо человек.

Порыв ветра развеял туман, клубившийся над рекой. На берегу, среди редкого подлеска возник размытый человеческий силуэт. Нарушитель на мгновение замер, а затем от дерева к дереву стал осторожно продвигаться вперед. От наряда его отделяло не больше десяти шагов, сержант-пограничник вскинул автомат и приказал:

— Стой! Стрелять буду!

— Найн! Найн! — воскликнул нарушитель.

— Оружие на землю! — потребовал сержант.

— Найн! Найн! — повторил нарушитель и вскинул руки вверх.

— Кто ты? Зачем нарушил государственную границу СССР?

— Комрад! Комрад! — голос нарушитель срывался.

Выражение лица немецкого солдата — это был ефрейтор, его энергичная жестикуляция и отдельные фразы: комрад Тельман, комрад Сталин, комрад Ленин, говорили пограничникам — перед ними коммунист.

— Чо случилось? Чо?! — торопил с ответом сержант.

С губ ефрейтора срывалось:

— Пуф! Пуф!.. Гитлер! Гитлер!

— Неужели война?! — в один голос воскликнули пограничники.

Подтверждение тому они получили через мгновение. С сопредельной стороны донесся приглушенный гул мощных моторов. Из капониров на исходные позиции выдвигались танки и самоходные орудия. На правом берегу Буга тут и там вспыхивали и гасли зловещие всполохи. Ощущение грядущей катастрофы витало в воздухе.

— В-война! За мной! — севшим голосом потребовал старший наряда.

Не ощущая боли от веток, хлеставших по лицу, спотыкаясь о коренья, он, напарник и немец-перебежчик помчались на заставу.

На часах было 21.00. До начала войны оставалось 6 часов 30 минут.

В