— Это мы подумали, что габы, — вставил Виталик. — Потому что они постоянно кугят. Как ты.

Резнов сразу помрачнел.

— Как там я делаю — не твое дело. Я теперь за здоровый образ жизни. Тоже у меня ахимса… Правда, вынужденная.

— Надо разворошить этот гадюшник! — не унималась Анна. — У них руки по локоть в крови!

— Да ты поди докажи еще, — кисло сказал Резнов, потом взглянул на Анну и добавил: — Ладно, поворошим. Благо, есть чем. А там посмотрим, может гадина и сама вылезет.

В городе Резнов высадил Смолину у Пинина, который, словно верный Хатико, терпеливо дожидался хозяйку. Перед больницей Анна решила заскочить домой — переодеться и принять душ. Смолиной было плевать на то, что о ней подумают врачи и пациенты. Но ей казалось, что на одежде, на волосах и даже на коже осела невидимая пыль Хейнясенмаа — таинственного острова смерти. В этом ощущалось что-то тяжелое, темное, чужеродное, будто нечто невидимое коснулось Анны иссохшей рукой с длинными когтями. Она ощущала это алчущее прикосновение, и дрожь пробирала тело. Невидимое нечто не жаждало ее крови — ему нужна была душа Смолиной.

В подъезде она на автомате проверила почтовый ящик, и достала оттуда газеты и какой-то конверт. Дома не глядя бросила их около телефона на тумбочку в прихожей, скинула одежду, пропитанную еловым запахом и брызгами Ладоги, и нырнула под душ. Струи теплой воды смывали напряжение и воспоминания, унося их водоворотом в сливное отверстие.

После душа стало легче. Анна поставила турку на плиту, и только тогда вспомнила про письмо. Она увидела отправителя и побелела. Трясущимися руками вскрыла конверт, словно незажившую рану, и пробежала глазами по тексту.

Смолина медленно опустилась на стул. В открытое окно ворвался холодный ветер. Письмо выпорхнуло из ослабевших рук Анны, и, словно мертвый лист, сделав круг опустилось на пол.

Руна 8

«Коль рассудок мой потерян,

Так мечом его найду я!

Ну-ка, старый Вяйнямёйнен,

Ты, певец со ртом широким,

Станем меряться мечами

Поглядим, чей меч острее!»

Калевала

2006 год, 10 октября.

Петрозаводск.

В кафе было немноголюдно. Резнов и Смолина снова сели в углу, подальше от людей — последнее время они особенно раздражали Анну. Улыбчивые, красиво одетые, весело о чем-то болтающие, строящие планы на будущие. Они даже не догадывались, что происходит в их городе. И что их ждет.

— Меня хотят лишить родительских прав. Прислали повестку в суд.

Резнов тяжело вздохнул. Смолина безжизненно смотрела в остывающий кофе.

— Я… я никогда не говорила, — с трудом сказала Анна. — Я… я не могу иметь детей. Никто не знает, почему. Просто… не могу.

Было слышно, как шумит дождь за окном, а за соседними столиками переговариваются посетители. Недалеко от Анны и Резнова сидели молодые родители с маленькой дочкой лет пяти. Они ели мороженое деревянными палочками.

— У меня никогда не было нормальной семьи, — призналась Анна. — Я рано ушла из дома. С мужчинами… не складывалось. Я не простая, ты знаешь. Лена — моя единственная надежда. Надежда почувствовать себя матерью. Надежда обрести смысл в этой жизни. Надежда почувствовать что я вообще живу.

— Ань, я… — неловко начал Резнов.

— Не говори ничего, — остановила его Смолина. — Здесь нечего сказать, и ты ничего не можешь сделать. Они заберут у меня Ленку. Я… Если ей будет лучше в другой семье — я приму это. Но я не могу спать спокойно, пока знаю, что на земле существует ублюдок, который руководит сектой убийц детей.

Анна посмотрела Резнову в глаза и тихо сказала.

— Он должен быть уничтожен.

— Ань, я все понимаю… Но что ты от меня хочешь?

— Чтобы ты подключил свои связи.

— Они и так подключены.

— Ты не понял. Нам надо переходить на новый уровень. Предавать все огласке.

— Хочешь как Листин с Лисинцевой кончить?

— По-другому никак! — покачала головой Анна. — Нам не хватает ресурсов. Нужно обыскать остров, и сделать это официально, с камерами. Чтобы все увидели…

— Увидели что? — с нажимом спросил Резнов. — Что увидели, Ань?

— Я не знаю, — потупилась Смолина. — Но я знаю точно: на острове творится что-то, чего быть не должно.

— Мы ходим по кругу, — скривился Резнов. — Опять домыслы, одни домыслы!

— Да какие к черту домыслы! — взорвалась Смолина. — Карелия трупами завалена! Детей сжигают, люди пропадают! У меня дочь на реабилитации со вскрытыми венами! Какие тебе еще нужны доказательства?

С соседнего столика на них испуганно смотрела семейная пара. Девочка застыла, не донеся мороженое до рта, и мама прижала ее к себе. Резнов сидел, словно нахохлившийся голубь.

— Все сказала? — хмуро спросил он и кивнул на ошеломленных посетителей кафе. — Ты погромче ори, они еще послушают.

— Нет, не все! — Смолина ударила кулаком по столу, так, что кофе выплеснулся из стаканчика. — Я могу долго об этом говорить! О том, как мужики не могут защитить женщин и детей! О том, как какой-то безумный старик создал секту в сердце Карелии! О том, как в рабстве держат людей, милиция не делает ровным счетом ни хрена, а журналисты запуганы! Что еще ты хочешь услышать?

— Ты понимаешь, что если мы предадим это огласке — нам конец? Назад пути не будет. Либо мы, либо они.

— А для меня и так нет пути назад. Ровно с того момента, как я нашла в овраге обгоревшую Машеньку Лисинцеву. И я тебе еще кое-что скажу: все эти люди, — она обвела взглядом кафе, — весь город, вся Карелия — у них тоже нет пути назад. Они в огромной опасности, просто не понимают этого. А мы понимаем. И должны донести до всех.

Резнов молча встал, его желваки ходили ходуном. Он молча бросил на стол несколько купюр и вышел на улицу.

Анна какое-то время тупо смотрела на эти деньги, рассыпавшиеся по столу, а затем встала и вышла за Резновым.

Он