— А теперь, — сказал Уэйс, и его улыбка угасла, — давайте поговорим об этом мире.

Из скрытых динамиков зазвучала зловещая органная музыка. Экран за спиной Уэйса ожил. Новички увидели, как на экране последовательно сменяют друг друга кадры с главами государств, богатыми знаменитостями и правительственными чиновниками, а Уэйс начал рассказывать о недавно просочившихся в прессу конфиденциальных документах оффшорной юридической фирмы — так называемые «Панамские документы»53, новости о которых Робин видела еще до приезда на ферму Чапмена.

— Мошенничество... клептократия... уклонение от уплаты налогов... нарушение международных санкций, — говорил Уэйс, держа в руках микрофон. — Мерзкая мировая материалистическая элита предстает во всей своей двуличности, скрывая богатства, лишь малая толика которых могла бы решить большинство мировых проблем...

На экране обвиняемые в сокрытии доходов короли, президенты и премьер-министры улыбались и махали руками с трибун. Знаменитые актеры улыбались радостно с красных дорожек и сцен. Нарядно одетые бизнесмены отмахивались от вопросов журналистов.

Уэйс начал бегло и яростно говорить о лицемерии, самовлюбленности и жадности. Он противопоставлял озвучиваемые лозунги и настоящие поступки. Глаза голодной, измученной аудитории следили за тем, как он ходит по сцене взад и вперед. В зале было жарко, а пол, покрытый циновками, был неудобен.

Затем фортепиано меланхолично заиграло фоном к кадрам с бездомными, просящими милостыню у входов в самые дорогие лондонские магазины, потом — с опухшими и умирающими от голода в Йемене детьми, затем с людьми, разорванными и искалеченными сирийскими бомбами. Вид маленького мальчика, покрытого кровью и пылью, впавшего в почти оцепенелое состояние, когда его поднимали в машину скорой помощи, заставил глаза Робин наполниться слезами. Уэйс тоже плакал.

Поющие хором голоса и стук барабанов сопровождали кадры катастрофических изменений климата и загрязнения окружающей среды: разрушающиеся ледники, белые медведи, пробирающиеся между тающими льдинами, аэросъемки уничтожения тропических лесов, а теперь эти кадры перемежались с напоминаниями об олигархах во власти, с их машинами и залами заседаний. Искалеченные дети, которых выносят из рухнувших зданий, контрастировали с кадрами многомиллионных свадеб знаменитостей. Селфи из частных самолетов сменялись душераздирающими кадрами урагана «Катрина» и цунами в Индийском океане. Лица людей, сидящих в темноте вокруг Робин, были ошеломлены, многие плакали, а Уэйс уже не был тем мягким, самокритичным человеком, которого они видели ранее, он кричал от ярости, гневно взирая на экран и мировую продажность.

— И все это можно остановить, если только пробудить достаточное количество людей ото сна, в котором они идут к своей гибели! — кричал он. —Враг и его агенты преследуют мир, который должен пробудиться от дремы или погибнуть! И кто их разбудит, если не мы?

Музыка медленно стихла. Изображения исчезали с экрана. Теперь Уэйс стоял, затаив дыхание, видимо, измученный долгой речью, лицо его было в слезах, голос охрип.

— Вы, — слабо сказал он, протягивая руки к сидящим на полу перед ним, — были призваны. Вы были избраны. И сегодня у вас есть выбор. Остаться частью этой системы или отделиться. Отделиться и бороться.

— Сейчас будет небольшой перерыв, — сказал Уэйс, когда свет стал ярче. — Нет-нет, — сказал он, когда раздались аплодисменты. — В том, что я вам сейчас показал, нет ничего радостного. Нечему аплодировать.

Аплодисменты покорно стихли. Робин отчаянно хотела глотнуть свежего воздуха, но, когда Уэйс исчез, служители церкви открыли дверь слева во вторую обшитую панелями комнату без окон, в которой была разложена холодная еда.

Новое помещение было сравнительно тесным. Дверь в лекционный зал была закрыта, что усиливало ощущение клаустрофобии. Постящихся направили к столу, на котором стояли фляги с горячей водой и лимонные дольки. Некоторые новички предпочитали сидеть, прислонившись спиной к стене, поедая бутерброды и попивая горячую воду. Очереди образовались еще у двух дверей, ведущих в туалеты. Робин была уверена, что они провели в аудитории все утро. Девушка с лицом в форме сердца, которая накануне в храме бросила вызов Мазу, сидела в углу, опустив голову на руки. Робин беспокоилась за Уолтера, профессора философии, который неуверенно стоял на ногах, его лицо было белым и потным.

— Вы в порядке? — тихо спросила она его, когда он прислонился к стене.

— Все хорошо, хорошо, — улыбнулся он, сжимая в руках свою кружку. — Дух остается сильным!

В конце концов, дверь в аудиторию снова открылась. Было уже темно, и люди, спотыкаясь и шепча извинения, пытались найти свободное место.

Когда, наконец, все расселись по местам, Джонатан Уэйс снова появился перед присутствующими. Робин была рада видеть его улыбающимся. Она не хотела, чтобы ее еще больше изводили речами.

— Вы заслужили передышку, — сказал Уэйс под облегченный смех аудитории. — Настало время медитации и пения мантры. Займите удобное положение. Глубокий вдох. На вдохе поднимите руки над головой... медленно опустите их... отпустите дыхание. И «Лока Самаста Сукхино Бхаванту... Лока Самаста Сукхино Бхаванту…».

Думать во время пения было невозможно, чувство страха, вины и ужаса постепенно уходило, Робин чувствовала, что растворяется в оглушительном пении, которое эхом отражалось от деревянных стен, обретая собственную силу, существующую независимо от певцов, некую развоплощенную энергию, вибрирующую в стенах и в ее собственном теле.

Пения продолжались дольше, чем когда-либо прежде. Робин чувствовала, что у нее пересохло во рту, и смутно осознавала, что близка к обмороку, но мантра каким-то образом поддерживала ее, позволяя терпеть голод и боль.

Наконец Уэйс, улыбаясь, объявил конец мантры, и Робин, несмотря на слабость и духоту, ощутила счастье и эйфорию, которые всегда давали ей пения.

— Вы, — тихо сказал Уэйс, его голос стал еще более хриплым и надтреснутым, чем прежде, — замечательные.

И, вопреки собственной воле, Робин почувствовала необъяснимую гордость от похвалы Уэйса.

— Необыкновенные люди, — сказал Уэйс, снова расхаживая перед ними взад-вперед. — И вы даже не представляете себе это, не так ли? — сказал он, улыбаясь, глядя в поднятые на него лица. — Вы не понимаете, кем являетесь. Поистине замечательная группа новичков. Мы заметили это с момента вашего прибытия. Члены церкви говорили мне: «Они особенные. Возможно, это те, кого мы ждали».

— Мир стоит на краю пропасти. Времени почти не осталось, грядет Армагеддон. Враг, возможно, и побеждает, но Благословенное Божество еще не отказалось от нас. Доказательство? Оно послало к нам вас — и с вами у нас может появиться шанс.

— Оно уже говорило с вами, используя имеющиеся в ЕГО распоряжении средства, сквозь шум материалистического мира. Вот почему вы здесь.

— Но на этой неделе вы дышали чистым воздухом. Шум утих, и вы видите и слышите яснее, чем раньше.