Допустим, она прислуживает в чужом доме, зарабатывает на жизнь. Каждый день встает в шесть утра и трудится до десяти или до одиннадцати вечера. Отдыхает только в воскресенье, и то половину дня. — Его голос надломился. — А теперь представьте пьяного скота, который заявляется домой и насилует вашу девушку на кухонном столе. Угрожает ей ножом и сливает в нее свое злое семя, не переставая посмеиваться — дескать, его жена ей в подметки не годится! Девушка находит в себе мужество предстать перед судом, а ведь рассказать о насилии — все равно что пережить его снова! Моя бедная девочка… Стояла там, выслушивая гнусную ложь: якобы она все спланировала сама, чтобы потом шантажировать своего господина. А все эти мужчины только перемигивались да насмехались над ней!

Голос Прайса упал до хриплого шепота, и все его тело содрогнулось.

— Сунули ей два фунта и десять шиллингов. Можно подумать, этих денег достаточно! Найти другое место Элейн не светило — не было у нее ни одного шанса на достойную жизнь… Да еще и ребенок от мужчины, который не дал бы на дитя ни фартинга. Знаете, каково сознавать, что ты ничем не можешь помочь?

Прайс не плакал, а у меня защипало глаза. Я представлял себе не только Элейн, но и Элси, и Белинду, и Рейчел. Их образы перемешивались, на передний план выходил то один, то другой.

— И все же вы могли оказать дочери поддержку, — неуверенно пробормотал я.

— Я умираю, — покачал головой Прайс. — Работал мальчишкой в шахте, доработался до черных легких. На реку устроился уже после. Понимаете? — Он долго изучал меня и наконец продолжил: — Знаю, что у вас на уме. Я убивал, потому что терять мне было нечего. А что мне еще оставалось делать? — взорвался он. — Подумайте сами! Неужели никогда не оказывались в такой ситуации, когда зависите от человека, для которого вы не более чем грязь под ногами?

У него словно появилась чудодейственная способность видеть мое прошлое. Я промолчал, чувствуя себя сбитым с толку, а Прайс, наклонившись ко мне, добавил:

— Как поступили бы вы на моем месте?

Жестокий, но справедливый вопрос. Господи… Надеюсь, мне не пришло бы в голову убивать юных девушек только для того, чтобы преподать урок их отцам. Впрочем, отомстить Бэкфордам — дело святое, вот только учить подобных людей бесполезно — они ничего не поймут.

Ответа у меня не было. Наверное, Прайс решил, что ему не удалось задеть струнки моей души, и теперь он говорил спокойно и равнодушно:

— В ту ночь Элейн умерла у меня на руках. Не плакала, не из таких она девушек. Ребенком и то слезу пускала нечасто.

— У вас была хорошая дочь, — вздохнул я, и Прайс кивнул. — Вы оставили миссис Манро в живых, потому что она в положении?

— Да. Убивать ее было несправедливо.

Так или иначе, у отца Элейн имелись понятия о порядочности, раз он не захотел причинять зло невинному нерожденному ребенку.

— Начали вы с Роуз Альберт…

— Альберт — судья, — опустил голову Прайс. — С присяжными он говорил так, словно не слышал ни слова из того, что рассказала Элейн.

Сквозь туман на реке пробился скорбный звук береговой сирены, и я подождал, пока не стихнет эхо.

— Что заставило вас укладывать тела в лодку?

Он вздохнул, подавив приступ кашля.

— Я умею писать и читать, но не слишком хорошо. Мелкий шрифт в газетах вообще не вижу. А Элейн грамоту знала отлично. Каждую неделю приносила газету с рассказами о короле Артуре и его королеве да о рыцарских турнирах. Читала мне вслух. В один из своих выходных сказала, что сегодня я услышу особую историю о девушке по имени Элейн, и добавила, что история печальная. В конце рассказа она заплакала: речь там шла о девушке, полюбившей парня, а он о ее любви — ни сном, ни духом. Если моя дочь и могла поплакать, то только после таких вот историй.

По щекам Прайса катились слезы, но он их словно не замечал.

— Умерла она от кровотечения в понедельник ночью, и я вынес ее на реку. Нашел лодку. В темноте проплыл с ней мимо доков, проводил Элейн до Блэкуолл-Рич.

Ничего удивительного, что мы не обнаружили ее тела. Если лодка не застряла на болотистых отмелях, отлив наверняка унес ее в Ширнесс, а затем и в открытое море.

— Потом поцеловал ее напоследок и спрыгнул на берег, — нежно пробормотал Прайс.

Его слова заставили меня расчувствоваться, и все же мне хотелось узнать кое-что еще.

— Как же вы писали письма девушкам?

— У меня есть один приятель — грамоте обучен. А вызнать у слуг, что происходит в доме, совсем не сложно.

— Потом вы усыпляли жертв хлороформом и резали им запястья…

— Запястья — только после смерти, — поднял голову Прайс. — Это лишь малая часть того, что сотворил с моей девочкой тот человек. В конце концов, они должны были понять, что наделали, — умоляюще сказал он.

У меня перед глазами промелькнул образ распростертой на столе Элейн; рядом маячит Бэкфорд с порочной улыбкой, нашептывает что-то девушке на ухо. Спаси меня Господь… Сочувствие к дочери Бернарда Прайса на миг затмило его ужасные преступления. Стрелку душевных весов зашкалило, как бывает на верфи, когда навалишь на поддон слишком много мешков с зерном.

Уравновесить душевные весы невозможно. Как бы ни страдали Прайс и Элейн, смерть и мучения юных девушек оправдать нельзя. И ничем не поможешь человеку, потерявшему дочь. Осознав тщетность попыток найти решение, я впервые понял, что имела в виду ма Дойл, сказав: «Не всегда достаточно признать человека виновным или невиновным, чтобы исправить этот мир». Каков должен быть вердикт суда? Разве есть в этом случае справедливое, устраивающее всех решение? Как может суд найти способы примирения сторон или, тем паче, — искупления вины?

Я стоял на ветру, испытывая тоску за всех, кто пострадал в этом деле, и ощущая отчаянное желание сделать так, чтобы не навредить еще больше, а Прайс будто прислушивался к моим размышлениям.

— Что вы планируете сделать со мной?

Мне в ухо зашептал грозный голос Куотермена: «Если отпустишь преступника, я тебя уничтожу…»

— Мистер Прайс, — тихо произнес я. — Если я исполню свой долг, — вам придется предстать перед судом. Вы будете вынуждены рассказать историю Элейн людям, которых ее судьба нимало не заботит.

Его лицо исказила гримаса ужаса. Запрокинув голову, Прайс застонал.

— Я не смогу… Нет, черт возьми, нет!

Его голос поднялся до крика, перешедшего в приступ кашля.

— Отпустить вас я также не имею права.

Прайс