прошло мимо внимания его конторы, это было неприятно и несвоевременно, а главное — совершенно непонятно, чего ждать от встречи. Настроения, и без того упаднического, эти мысли не прибавили, так что Ефремов в зал ресторана входил с недовольным видом.

— Здравствуйте, Дмитрий Максимович, — доброжелательно заулыбался Воронцов. — Я счастлив, что вы смогли уделить мне толику вашего драгоценного времени.

— Добрый день, Евгений Никитич, — чуть поморщился Ефремов. — Не надо мне этих ваших ужимок. Я не дама, на меня не действуют. Что вы хотели?

Он сел за стол и с тем же брюзгливым видом придвинул к себе меню.

— Возможно, после обеда? — предложил Воронцов, никак не показавший, что его задело отношение генерала. — Боюсь, тема может испортить вам аппетит.

— После того, что я видел за последние несколько дней, аппетит мне ничего не испортит, Евгений Никитич. Давайте вываливайте, что там у вас.

Подошел официант, и разговор ненадолго прервался. Но оба собеседника с заказом определились быстро и, как только официант отошел, Ефремов активировал диктофон, а Воронцов — защиту от прослушки и с тем же доброжелательным выражением на лице сказал:

— Я слышал, что у вас проблемы с императрицей, Дмитрий Максимович. Что она обвиняет вас в смерти супруга и сына.

— Эти слухи ничем не подтверждены, — возразил ему Ефремов, даже несколько удивившись, откуда они взялись. Императрица как сказала ему, что не винит в трагедии, так и придерживалась этой линии в разговоре с другими. Было бы иначе, генерал бы уже знал. — Мне кажется, ваш источник привирает.

— Мой источник точнее некуда, — возразил Воронцов. — Например, он сообщил, что сын цесаревича если и родится, то не будет дееспособен. Или вы и это считаете враньем?

— И откуда у вас такие сведения? — с насмешкой спросил Ефремов, хотя ему было совсем не весело: такая серьезная утечка бросала тень на все ведомство.

— Прямиком из лаборатории. Как ни шифруй, Дмитрий Максимович, нужного пациента установить проще простого. Да и то, как забегали вокруг Ирины целители, тоже о чем-то говорит. Не получается поправить, да?

Он сочувственно поцокал языком, а Ефремов в раздражении подумал, что сидящий напротив него мужчина — гадина еще почище собственного отца. Возьми почти любой клан — получишь образец змеиного кубла. И даже те, кто маскируется под мирного неядовитого ужика, на поверку оказываются и с огромными клыками, и с ядом.

— От меня-то вы чего хотите, Евгений Никитич? В толк не возьму. С целителями дела не имею. Что там у них — не в моей компетенции.

Официант принес первую часть заказа и споро выставлял тарелки на стол. Попадал он в зону действия артефакта, поэтому Воронцов молчал, не желая, чтобы хоть что-то услышал посторонний. Но как только тот удалился, Воронцов сказал:

— Что ж, Дмитрий Максимович, признавать, что состояние верховной власти нынче шаткое, вы не хотите или не можете, но прекрасно это понимаете. Я представляю, скажем так, группу кланов, которые не заинтересованы в том, чтобы власть оставалась в руках Тумановых.

— И вы мне об этом прямо так говорите? — удивился наглости визави Ефремов. — Это государственная измена.

— Бросьте, Дмитрий Максимович, государственная измена — это когда хочешь сделать хорошо себе в ущерб государственным интересам, а мы хотим сделать хорошо стране. Сами посудите, какая из Светланы правительница? И это я не говорю еще о слухах, что ее лишили права наследования.

Ефремов делал вид, что увлечен тем, что находится в тарелке. На самом деле он размышлял, откуда эта информация могла появиться у Воронцова. Потому что знали об указе считаные люди, и никто из них не отличался болтливостью. Разве что Ирина? Супруга Александра —единственная, кто мог проговориться.

— Эти слухи тоже ничем не подтверждены. Не существует такого указа, Евгений Никитич.

— Потому что вы его уничтожили, когда узнали о проблемах с ребенком Ирины Шуваловой? — все с той же доброжелательной улыбкой продолжил Воронцов. — Дмитрий Максимович, вы выбрали не ту сторону. Дни Тумановых сочтены, на их стороне нет ни одного сильного клана. Да, когда Иван Михайлович был жив, в его сторону боялись даже косо посмотреть, но сейчас-то…

Разговаривая, Воронцов не забывал есть, при этом дикция его ничуть не страдала. Он говорил так же ясно и четко, донося точку зрения группы заговорщиков до Ефремова.

— Но на стороне Тумановых Елисеевы. А это, знаете ли, существенный камешек не в вашу пользу.

— Не волнуйтесь, Дмитрий Максимович, он будет нейтрализован. Поэтому нам хотелось бы заручиться вашей лояльностью. Да большая часть ваших подчиненных на выезде, но во дворце осталась меньшая, которой вы можете приказать не вмешиваться. В этом случае пройдёт все быстро, безболезненно и без жертв. И даже ваше место за вами же останется. А вот власти у вас станет побольше, да…

Воронцов смотрел немигающим взглядом на генерала, как будто пытался его загипнотизировать.

— Вы рассчитываете убить Елисеева? — скептически хмыкнул Ефремов.

— Что вы, мы не столь наивны. Дуэль моего отца с этим молодым человеком показала, что мы вряд ли можем ему противопоставить что-то адекватное. Разве что навалившись одновременно? Но в этом случае будет слишком много жертв, а мы против крови. Мы рассчитываем его отвлечь настолько, чтобы к тому времени, как он появится у Тумановых, все было уже закончено. Итак, Дмитрий Максимович, каков будет ваш ответ?

Ефремов подумал, что заговорщики против пролития собственной крови, а никак не чужой, и удивился, как могла пройти подготовка переворота, никем не замеченная в его конторе. Ведь ничего не предвещало, а сейчас ему дают понять, что власть собираются вот-вот сменить.

— Я давал клятву.

— На верность стране, — напомнил Воронцов. — А стране будет только лучше, когда власть перейдет от Тумановых к Клановому Совету. Эти изменения уже давно назрели, знаете ли.

— И все же, мой ответ нет, — бросил Ефремов. — Не в моих правилах изменять, знаете ли.

— Ответ окончательный? Или что-то на него может повлиять? К примеру, некоторая сумма? Сразу скажу, значительная. Нам не хотелось бы проливать ненужную кровь, с вашей помощью мы могли бы обойтись без этого.

— Я не продаюсь.

Воронцов демонстративно посмотрел на часы и столь же демонстративно вздохнул. Затем отпил из бокала и сделал странное движение рукой, подавая кому-то знак.

— Что ж, Дмитрий Максимович, я сожалею, что вы приняли такое решение. Я был более