он начал мочиться, забрызгав плечи и шлем ауксиллария, удерживающего его ноги на месте.

— Что за хрень? — Солдат двинулся с места, и Аполлоний резко прикрикнул на него, чтобы он не двигался, когда он начал крутить прутья из стороны в сторону, чтобы усилить агонию юноши. Катон оставался неподвижным, и его лицо оставалось невыразительным, когда он смотрел на него, желая, чтобы Кальгарнон предоставил необходимую ему информацию.

Аполлоний ослабил давление и снял инструмент с искалеченного пальца ноги, затем прикрепил его к другой ступне и повторил процесс. Кальгарнон взвыл от агонии, мучения продолжались, палец за пальцем, пока кончики его ног не превратились в окровавленные клочки плоти и расколотых косточек.

— Ради Конкордии милосердной, — прошептал про себя Катон. — Говори, мальчик… говори.

Но Кальгарнон потерял сознание. Аполлоний жестом показал ауксилларию, чтобы тот ослабил хватку и отошел в сторону. Некоторое время он смотрел на юношу, затем взглянул на Катона.

— Он крепкий парень.

— Жаль, что он не на нашей стороне.

Аполлоний посмотрел на ауксиллария. — Принеси мне ведро воды.

Когда солдат тронулся прочь, агент опустил решетку и схватил юношу за плечи, крепко встряхнув его. — Очнись, мальчик… Очнись, я сказал!

Кальгарнон зашевелился и застонал, склонив голову на грудь. Агент снова потряс его и сильно ударил по щеке. — Открой свои глаза!

Когда веки Кальгарнона раскрылись, а глаза закатились, ауксилларий вернулся с водой. Аполлоний взял у него ведро и резко выплеснул содержимое юноше в лицо.

— Ч-что? — пробормотал Кальгарнон, качая головой, когда он вернулся в сознание. Его лицо сразу же сморщилось от боли.

— Так-то лучше, — сказал Аполлоний. — Я закончил с твоими ногами, теперь пора взяться за твои руки. Если тебе, конечно, нечего нам сказать?

Кальгарнон поднял голову и тихо прошептал.

— Что это, парень? — Аполлоний наклонил к нему ухо, и губы юноши снова пошевелились.

Катон шагнул к столбу. — Что он говорит?

Кальгарнон глубоко вздохнул и говорил так твердо, как только мог. — Я сказал, что я мочусь на вас. Будь проклят ваш император. Пусть Рим сгинет! — Его глаза переместились на мучителя. — Но в основном, я мочусь на тебя.

Аполлоний засмеялся. — О, мне действительно нравится этот паренек! — он взъерошил потные темные волосы Кальгарнона. — Ты серьезный малый… но это тебя не спасет. Снова пришло время для твоих пальцев.

Когда он ослабил веревку, которая проходила через железное кольцо до запястий Кальгарнона, юноша рухнул на колени. Без малейшего колебания Аполлоний просунул большой палец левой руки мальчика между прутьями и начал раздавливать его. Серия завываний и воплей заполнила двор и глухим эхом отразилась от фасада здания штаба.

Катон откашлялся. — Я буду в своем таблинии. Сообщи мне, как только он расколется и расскажет тебе то, что нам нужно знать.

— Я тебе ничего не скажу! — прорычал Кальгарнон сквозь стиснутые зубы.

— Ты ошибаешься, — ответил Катон. — Я могу заверить тебя в этом. Вопрос только в том, когда. Продолжай, Аполлоний.

Он зашагал ко входу в штаб и исчез в желанной тени внутри. Крики со двора преследовали его вплоть до комендатуры в конце коридора наверху. Он подошел к боковому столику, на котором стояли амфора и чаши, и налил себе немного воды, пытаясь сосредоточить свои мысли и отодвинуть звуки мучений в сторону. Он заставил себя сосредоточиться на опасности, с которой столкнулась Клавдия, и сказал себе, что сцена, разыгрываемая во дворе, была оправдана ее похищением и другими бедствиями, причиненными провинции разбойниками. Его удивила сила его заботы о ней и его желание увидеть ее на свободе.

Когда его воображение взяло верх и вызвало образы ее страданий от рук его врагов, холодная ярость наполнила его сердце, и на мгновение он предался актам возмездия, которые он совершил бы против разбойников, если бы они причинили ей вред… Ублюдки… — пробормотал он, осушая свою чашу и ставя ее с резким стуком.

Сидя за своим столом, он сосредоточил свое внимание на административных задачах, накопившихся за время его краткого отсутствия. По мере того как шло утро, его разум становился все более сонным от усталости от недавних перипетий на форпосте и недостатка сна. Отодвинув вощеную дощечку с сообщением о последних масштабах эпидемии, расползающейся по острову, он закрыл глаза и, прикрыв уши, накрыл голову руками. Наступил момент спокойствия, как будто теплое облако окутало его разум, неся его навстречу долгожданной перспективе сна.

— Господин … Господин!

Он резко сел, откинув голову назад, и увидел одного из служащих, стоящих перед его столом.

— Что случилось? — потребовал он ответа.

— Командующий утренней стражей опцион просит доложить, что сообщение было доставлено человеком, посланным старшим магистратом Августиса, господин.

— Хорошо? Где он?

— За главными воротами каструма, господин.

— Какого хрена он там делает? Если у него есть сообщение для меня, он может доставить его лично.

— Нет, господин. Сообщение состоит в том, что эпидемия достигла Августиса. О первых случаях было сообщено сегодня утром.

Усталость Катона исчезла в мгновение ока, пока его мысли неслись над последствиями новостей. Будущее кампании оказалось под угрозой, а вместе с ним и жизнь Клавдии и людей под его командованием. — Посыльный все еще за воротами?

— Да, господин.

Катон подтолкнул чистую вощеную табличку через стол к писцу. — Записывай. Во-первых, я хочу, чтобы этот человек немедленно вернулся в Августис и сказал совету, что они должны закрыть ворота и поставить город на карантин до новых указаний. Никто не должен входить или выходить без моего разрешения. Во-вторых, я хочу, чтобы все солдаты, побывавшие в городе за последние два дня, явились в больничный блок. Скажи хирургу, что я хочу, чтобы они поместили их на карантин до дальнейшего уведомления. В-третьих, любой человек, проявляющий какие-либо признаки болезни, должен быть зачислен в один из пустых блоков барака. Скажи хирургу, что он может рассматривать это как дополнительный блок валетодинариума… На данный момент это все. Прочти мне его.

Убедившись, что писарь точно записал приказы, Катон отпустил человека, чтобы передать инструкции. В одиночестве он размышлял над ситуацией уже более осознанно. Если эпидемия распространится на людей в форте, она уменьшит силу и без того ослабленных подразделений под его командованием. Лучше всего было бы вывести людей из под Августиса и как можно скорее двинуть колонну против врага в надежде добиться решающего результата до того, как окончательно разразится эпидемия.

Он все еще обдумывал свои планы, когда в таблиний вошел Аполлоний. Передняя часть его туники была залита кровью, и он вытирал руки о загрязненную полоску ткани.

— В конце концов, наш мальчик сломался, — объявил он. — Он сказал мне, где находится оплот врага. В двух