Следующим экспертом, занявшим свидетельское кресло, стал профессор анатомии Гарвардского Медицинского колледжа [и многолетний друг и коллега подсудимого] доктор Джеффрис Вайман (Jeffries Wyman). Он поведал суду о проведенной им работе по установлению принадлежности человеку костных фрагментов, найденных в тигельной печи, и дал пояснения по их происхождению от конкретных костей. В ходе выступления свидетель также выступил и по другим вопрсоам, в частности, заявив, что следов крови в лаборатории нет, и это могло означать только то, что их либо никогда не было, либо они профессионально устранены. Кровь была обнаружена Вайманом только на тапочках и панталонах подсудимого, однако, что это была за кровь, не представлялось возможным определить.

Джеффрис Вайман (иллюстрация слева) и его старший брат Моррил (справа) оставили заметный след в истории науки, достаточно сказать, что оба удостоились статей в «Википедии». Братья Вайман прекрасно знали Джона Уэбстера и его семью. Моррил проживал в Кембридже неподалёку от Уэбстеров и на протяжении многих лет являлся постоянным карточным партнёром профессора химии.

Давая пояснения во время перекрёстного допроса, эксперт заявил, что исследование под микроскопом не позволяет различать кровь млекопитающих, а потому кровь человека неотличима от крови домашних животных. Эксперт был безусловно прав, так как нам известно, что впервые задача определения видовой принадлежности крови была решена лишь в 1901 году.[21]

Следующий свидетель обвинения — также преподаватель Медицинского колледжа Оливер Холмс (Oliver W. Holmes) — мог бы оказаться очень полезен, поскольку обычно вёл лекции в том же большом лекционном зале, что и обвиняемый, и притом сразу после него. Однако ничего опасного для Джона Уэбстера он не сказал. Из его заявления следовало, что в пятницу 23 ноября он читал лекцию с 13 до 14 часов, а профессор Уэбстер, соответственно, с 12 до 13. Свидетель подчеркнул, что его рабочий кабинет находится непосредственно над лабораторией обвиняемого и никогда его не беспокоили «посторонний шум» или «необычные запахи» из лаборатории. Так было и 23 ноября.

Во время перекрёстного допроса адвокат обвиняемого попросил свидетеля описать степень звукоизоляции. Холмс, подумав, сказал, что помещения 1-го и 2-го этажей большие, просторные и не обладают абсолютной звукоизоляцией. В частности, он — Оливер Холмс, — находясь в большой аудитории 2-го этажа, иногда слышал аплодисменты, которыми студенты награждали профессора Уэбстера во время занятий в малой аудитории перед дверью химлаборатории. [Тут уместно вспомнить план 1-го этажа, приведённый на стр. 242. Напомним, что профессор Уэбстер иногда проводил занятия с группой до 20 студентов в небольшом помещении треугольной формы в плане, через которое можно было пройти в разделительный коридор и далее в морг. На приведённой схеме «малый» лекционный зал обозначен литерой b.] Таким образом, громкие звуки вроде хлопков, ударов, топота ног, звона разбиваемой посуды и т. п. вполне могли преодолевать преграды в виде закрытых дверей и межэтажных перекрытий, однако ничего подобного доктор Холмс из помещений Уэбстера в день предполагаемого убийства не слышал.

Другой вопрос, заданный защитой, касался того, ощущал ли свидетель 23 ноября и позже трупный запах, исходивший из помещений профессора Уэбстера? Доктор Холмс снова дал отрицательный ответ, повторив, что ничего подозрительного не замечал ни в указанную дату, ни позже.

Последним свидетелем, допрошенным в четверг 21 марта 1850 года, стал сотрудник полиции Бостона Уилльям Итон (W. D. Eaton). Показания его носили характер чисто технический, или, если угодно, ориентирующий. Итон присутствовал при полноценном обыске помещений профессора Уэбстера в колледже, проведённом 1 декабря, и восстановил обстановку этого мероприятия — назвал присутствовавших по именам и рассказал, кто где стоял, что делал и пр. Показания Итона интересны нам лишь тем, что это единственный свидетель, хоть что-то сказавший о коллекции минералов, принадлежавших обвиняемому. Как мы знаем, коллекция была довольно дорогой и в качестве залога под кредит оценивалась в 1,2 тыс.$. Уилльям Итон сообщил суду, что минералы были плотно набиты в большой коробке, где лежали без каких-либо подписей или индивидуальной упаковки.

В общем, камни и камни…

Следующий день — пятница 22 марта — стал для суда очень важен. Именно в тот день обвинение вызвало для дачи показаний Эфраима Литтлфилда, своего важнейшего свидетеля. От того, насколько убедительна окажется его речь и как ловко он сумеет отбить вопросы противной стороны при перекрёстном допросе, в значительной степени зависел исход процесса.

О действиях Литтлфилда, в результате которых в ассенизационной камере Медицинского колледжа были найдены останки исчезнувшего без вести Джорджа Паркмена, в этом очерке уже сказано достаточно. Нет смысла повторять описанные ранее детали, но имеет смысл остановиться на некоторых обстоятельствах, акцент на которых не делался, либо на таких, которые вообще стали известны лишь из показаний Литтлфилда в суде.

Вопрос о причине возникновения у Литтлфилда подозрений в адрес профессора Уэбстера был очень важен, потому что неубедительный ответ на него рождал подозрения в отношении самого свидетеля. Генеральный прокурор, допрашивавший Эфраима, обстоятельно остановился на этой теме — собственно, с этого показания Литтлфилда и начались. Уборщик рассказал, что стал свидетелем конфликтного разговора, произошедшего между профессором Уэбстером и Джорджем Паркменом 19 ноября 1849 года.

Уэбстер находился в лаборатории, Литтлфилд помогал ему в работе, и в это время появился Паркмен. Профессор Уэбстер оказался сильно удивлён этим визитом, он, в частности, сказал, что не готов его принять. Паркмен проигнорировал эту реплику и в ответ высказал какую-то претензию о том, что Уэбстер продал ему нечто, что продал другому человеку, а кроме того, сказал что-то о ненадлежащем обращении бумаг. Профессор явно был раздражён тем, что неприятный разговор начался в присутствии постороннего [т. е. Литтлфилда], он не стал ничего отвечать по существу, а лишь предложил поговорить завтра.

В четверг 22 ноября профессор Уэбстер попросил Литтлфилда принести ему крови из больницы при колледже для экспериментов. Уборщик взял ёмкость в 1 кварту (1 литр) и отправился к дежурному врачу. Свидетель согласовал вопрос получения крови, но добыть её не удалось — кровопусканий в больнице в тот день не делали.

На следующий день, утром в пятницу 23 ноября, Литтлфилд обнаружил в лекционной комнате возле химлаборатории тележку, которую никогда ранее в здании колледжа не видел. Он предположил, что тележку принёс Уэбстер и занёс её в лабораторию. Тут следует отметить, что история, связанная с этой тележкой, довольно мутная — в точности неизвестно, когда и для чего она была принесена и когда и куда исчезла. Обвинение считало, что тележка использовалась профессором Уэбстером для перемещения трупа