Шрифт:
Закладка:
Пришлось остановиться, получить пару крепких ударов по шлему и в бедро, но нанести самому настырному копейщику удар. Бритвенно-острый меч скользнул по древку копья – пальцы долой! Орет мерзавец, кровь брызжет из обрубков. Враг орет, а другие замерли, еще одному кавалер успевает разрубить ногу. Но дышать в шлеме все тяжелее. Солдаты вообще остановились, потеряв двоих товарищей ранеными.
«Что, хамы, растерялись? Наверное, думаете: „Уж лучше бы землю пахали“? Да уж, воинское ремесло страшное».
– А ну, ребята, чего встали, пошли на него! – слышит Волков.
«Еще, что ли, один сержант? Вот сволочь!»
Так и есть, высокий, сильный, вылез из воды, направляется к солдатам, сержантская лента поверх левого кольчужного рукава. Шлем у мерзавца крепкий, горжет челюсть нижнюю скрывает, бригантина отличная. Наручи, рукавицы, наголенники – все у него в порядке. Сжимает протазан, что так любят все сержанты. Идет, уверенный в себе.
Мужички сразу взбодрились, полезли вперед. Ведь сержант уже близко!
– Навались, ребята, не бойтесь его, он сам уже обгадился. Вместе, дружно! – орет тот и вдруг останавливается. – Ах, черт!
Волков мельком глядит на сержанта – у того прямо из бригантины, из правого бока торчит арбалетный болт, вошедший глубоко, наполовину. Волков улыбается.
«А ты, сержант взбесившихся холопов, думал, что тебя не взять? У нас для таких арбалеты работы ламбрийской, шипы на болтах каленые».
И кавалер сам двинулся вперед, пока новый сержант или офицер не вылез на берег. Дыхание… да уже не до него. Он полез на копья и алебарды, полез под тяжкие удары годендагов. Не было у кавалера времени тянуть да уклоняться, солдаты все выходили и выходили.
И замельтешили перед прорезями в забрале железо и люди. И стал работать он мечом на всю, уже не заботясь ни о дыхании, ни о сохранности дорогого клинка. Тут показалось Волкову, что эту схватку он может выиграть. И главное – выйти из нее живым. А что, доспехи у него крепкие, королевские доспехи, и Максимилиан выручает, и солнышко уже зацепилось низом за деревья. Вот кавалер и старался, работал мечом. Он знал, как бить. Шлем, кираса – нет, мечом их не взять… Он искал открытое мясо. На него сыпались удары со всех сторон, по шлему попадали так, что в голове звон стоял, по плечам били, по перчаткам, в пах пытались колоть, но и его железо находило добычу. Лица, шеи, руки без латных рукавиц, пальцы, колени, ляжки… Все, до чего дотягивался его острый клинок, – со всего летела кровь. Крики боли, ругань, проклятия, хрип… Рыцарь резал и рубил их так, что кровь летела тяжелыми каплями в разные стороны, даже через забрало проникали капли, попадали на лицо. А он резал и резал, колол и колол врагов, хотя сам уже и задыхался в тяжелом шлеме. «Нет, неровня вы мне, я воин, а вы хамы, взбесившееся быдло, осатаневшие холопы. А холопы воинам неровня!»
И людишки-то начали сдавать. Раненые, оставляя черные следы крови на песке, шли обратно к броду, а те, кто направлялся им навстречу… встали. Волков тяжело дышал, боясь открывать забрало. «Постойте еще, дайте хоть дух перевести».
Мужичью уже не хотелось лезть в такое кровавое дело, а сержантов и офицеров среди них не нашлось, вот вокруг Волкова врагов-то и не осталось, только мертвые да раненые, истекающие кровью на песке, валяются. Раненые корчатся, подвывают, кто от боли, а кто и от страха. Двое уцелевших стали пятиться к воде, так одного из них Максимилиан убил, вогнав болт прямо ему в горло. Оставшийся уже не шел, а бежал к броду, и те, что были в воде, видя такое дело, поворачивали обратно. И ничего, что генерал на них смотрел.
Кавалер двумя ударами добил двух раненых. А как они хотели? Плохая война – так плохая война, они сами ее начали. Слава о том, что вы раненых добиваете и пленных берете лишь для того, чтобы их потом пытками замордовать, давно о вас идет. Убил двоих и лишь после этого поднял забрало, чтобы перевести дух, отдышаться.
И не успел он убрать руку и оглядеться, как о шлем его что-то звонко щелкнуло, к ногам его упал арбалетный болт. Тут же прилетел другой, ударил в горжет и отлетел прочь, не пробив великолепного железа. Кавалер тут же захлопнул забрало, и опять его что-то ударило в шлем. Нет, на этот раз не болт. Ударило и зажужжало в рикошете, улетая прочь. Это уже не арбалет, это аркебуза. Волков взглянул на тот берег, а там не меньше полусотни арбалетчиков и трех десятков аркебузиров, все делом заняты: стараются, заряжают оружие и стреляют. И на него, словно дождь, словно ливень, хлынули болты и пули, застучали по доспехам. Стреляли, подлецы, хорошо, по шлему, всё по шлему метили. Пришлось рыцарю левую руку поднять, чтобы латной перчаткой прикрыть забрало. Мало ли, вдруг пролетит что в прорези. И он стал отступать. Пятился, так и прикрывая прорези рукой, ведь на спине доспеха уязвимых мест больше.
Волков пятился, с удовлетворением понимая, что мужики от бессилья стрелков пригнали. Не смогли взять железом, думали хоть так его взять. А солнышко-то уже совсем низко, день кончается, бои вот-вот стихнут. Так и отходил он под градом пуль и болтов, пока не дошел до Максимилиана. Дошел, прикрыл мальчишку собой: у знаменосца доспех, конечно, не так хорош был, – и они двинулись прочь, дальше от берега, наверх, к дороге. Волков видел, что солдаты врага выбирались на свой берег и уже не собирались идти на его строну реки.
Теперь кавалер далеко, ни болты, ни пули тут уже не достанут. Волков поднял забрало и поглядел туда, где над спуском по-прежнему находились всадники, среди которых был и железнорукий. «Не добрался ты до моих обозов сегодня, не добрался, засада у тебя вышла отменная, но до обозов ты все равно не добрался». Расстояние было слишком большим, темнело уже, но Волкову казалось, что железнорукий сейчас тоже смотрит на него. А может, и слышит.
Глава 40
– Максимилиан, помогите снять шлем, – проговорил наконец Волков, и молодой человек тут же взялся за дело.
Кавалер стянул шлем, подшлемник, его волосы были мокры, так мокры, словно его голову облили водой.
– Кавалер,