— Хозяйка, выпей! — крикнул Цыганов.

Он туговат был на ухо.

— Никак Самойлов! — крикнул Цыганов.

(Он был глухой.) — Ты вовремя, ей-богу!

 Хозяйка постаралась, стол готов.

Давай закусим, выпьем понемногу…

А стол ломился! Милосердный бог!

Как говорится, все отдай — и мало!

Цвели томаты, розовело сало!

Моченая антоновка, чеснок,

Баранья ножка, с яблоками утка,

Цыплята-табака (мне стало жутко),

В сметане караси, белужий бок.

Молочный поросенок, лук зеленый.

Квашенная капуста! Груздь соленый

Подмигивал как будто! Ветчина

Была ошеломляюще нежна!

Кровавый ростбиф, колбаса «салями»,

Телятина и рябчик с трюфелями,

И куропатка! Думаете, вру?

Лежали перепелки, как живые,

Копченый сиг, стерлядки паровые.

Внесли в бочонке красную икру!

Лежал осетр! А дальше — что я вижу! —

Гигант омар (намедни из Парижа!)

На блюдо свежих устриц вперил глаз…

А вальдшнепы, румяные, как бабы!

 Особый запах источали крабы,

Благоухал в шампанском ананас…

«Ну, наконец-то! — думал я. — Чичас!

Закусим, выпьем, эх, святое дело!»

(В графинчике проклятая белела!)

Лафитник выпить требовал тотчас!

Я сел к столу… Смотрела Цыганова,

Как подцепил я вилкой огурец,

Тут Иванов (что ждать от Иванова?!)

Пародией огрел меня, подлец!..

Григорий ПОЖЕНЯН

Мореплаватель

Лягу в жиже дорожной,

постою у плетня.

И не жаль, что, возможно,

не узнают меня.

Надоело на сушу

пялить сумрачный взор.

Просмоленную душу

манит водный простор.

Лягу в луже дорожной

среди белого дня.

И не жаль, что, возможно,

 не похвалят меня.

А когда я на берег выйду,

песней звеня,

мореплаватель Беринг

бросит якорь. В меня.

Валентин СИДОРОВ

Высокий звон

Косматый облак надо мной кочует.

И ввысь уходят светлые стволы.

В худой котомк

поклав ржаное хлебо,

Я ухожу туда,

где птичья звон.

И вижу над собою

синий небо.

Косматый облак

и высокий крон.

Я дома здесь.

Я здесь пришел не в гости.

Снимаю кепк,

одетый набекрень.

Веселый птичк,

помахивая хвостик.

Высвистывает мой стихотворень.

Зеленый травк ложится под ногами,

И сам к бумаге тянется рука.

И я шепчу

дрожащие губами:

«Велик могучим русский языка!»

Сергей МАРКОВ

Случай в Коп-Чик-Орде

Жирный лама Жамьян-жамцо,

Погрязший в смертном грехе.

Всем говорил, что видел в лицо

Богиню Дара-ехэ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И в Эликманаре и в Узнези.

В ущельях горных — везде

Я слышал хвалы тебе, Эээи,

Живущему в горной воде.

Пахла ночь как голландский сыр,

Когда, прожевав урюк,

Ушел искать красавец Тыр-Пыр

Красавицу Тюк-Матюк.

Сто лет искал он ее везде.

На небе и под водой.

Нашел он ее в Коп-Чик-Орде,

Что рядом с Кишмиш-Ордой.

Она вскричала. «Бэбэ, мэмэ!

Полундра! Мизер! Буза!»

Хоть он не понял ни бэ ни мэ.

 Сверкнули его глаза.

Призвал к себе их абориген.

Владыка Туды-Сюды.

И жирный лама Глотай-Пурген

Сказал им: «Алаверды!»

Еще сказал он: «Пардон, батыр,

Битте-дритте Утюг!»

И пала в объятья красавцу Тыр-Пыр

Красавица Тюк-Матюк.

Людмила УВАРОВА

Красная Пашечка

В конце лета мать с трудом оторвала голову от подушки и слабым голосом позвала Пашечку.

Уже лет десять прошло с тех пор, как ушел от нее муж, Пашечкин отец, красавец, певун, гулена, бабник, любитель выпить и закусить.

Мать слегла. Врачи определили полиомиелит, потерю памяти, тахикардию с перемежающейся экстрасистолой. хронический гастрит, чесотку и энцефалопатический синдром.

— Сходи к бабушке, дочка, — прошептала мать. — Отнеси ей пирожков. Пусть порадуется. Недолго уж ей осталось.

Мать хитрила. Она сама чувствовала приближение рокового конца и хотела отослать дочь подальше…

Бабушка жила одна в глухом лесу, где до ухода на пенсию по инвалидности работала уборщицей в театре оперы и балета.

Как-то, заменяя внезапно умершую балерину, она упала в оркестровую яму, сломала ноги, руки, шею, позвоночник и выбила зубы.

С тех пор уже не вставала.

Раз в год Пашечка носила ей пирожки с начинкой из продукции фирмы «Гедеон Рихтер». Бабушка радовалась, ничего не видя и не слыша, и только выбивала желтой пяткой мелодию вальса «Амурские волны».

Вот и сейчас Пашечка собрала корзинку и, тяжело опираясь на костыли, вышла из дома.

Все называли ее Красной Пашечкой из-за нездорового румянца, который был у нее с детства. Она страдала рахитом, эпилепсией, слуховыми галлюцинациями и аневризмой аорты. И ходила поэтому с трудом.

На лесной тропинке встретился ей Алексей Сергеевич Волк, лучший в лесу хирург, золотые зубы, резавший