было, уступи в ложах наших добродетельнейшему, просвещеннейшему. Не стыдись никогда при посторонних людях человека низкого состояния, но честного, которого ты несколько минут прежде лобызал, как брата. Орден постыдится тебя в свою чреду и отринет тебя и с твоею гордостию, да торгуеши ею во светских непросвещенных позорищах. Ежели брат твой находится в опасности, лети к нему на помощь и не страшись за него жизнь пожертвовать. Ежели он в нужде, излей на него твои сокровища и возрадуйся, что ты сделал дело столь усладительное. Ты клялся оказывать благотворение всем людям вообще, тем паче обязан ты предпочтением воздыхающему брату твоему. Ежели он грешит и заблуждает, иди к нему с братскими оружиями: чувством, разумом и убеждением; возвращай добродетели существа колеблющиеся и воздымай падшие».

Иллюстрация из книги De summa, XVIII в.

В этом же отделе есть предписание о необходимости возможно скоро кончать братские распри и недоразумения в своем же братском кругу – этот параграф развит был впоследствии в подробно разработанную главу о масонском судопроизводстве, суде чести и прочем. «Ежели сердце твое, – предписывает устав, – уязвленное истинными или воображаемыми обидами, начнет питать некую тайную на брата твоего злобу, то разгони тот же час воздымающееся облако, избери себе на помощь кого-нибудь беспристрастного судьею, требуй братского его посредничества, но не входи никогда в храмы, не укротя чувства злобы и мщения. Ты вотще будешь призывать имя Бесконечного, да благоволил бы Он обитать в храмах [то есть ложах] наших, ежели оные не очищены добродетелями братий и не освящены согласием».

В отношении ордена требовалась полная покорность: «Воля твоя покорена воле законов и высших» [начальников]. «Паче всего есть один закон, коего наблюдение ты обещал пред лицем небес, то есть закон ненарушимой тайны в рассуждении наших обрядов, церемоний, знаков и образа принятия. Страшись думать, что сия клятва менее священна даваемых тобою в гражданском обществе. Ты был свободен, когда оную произносил, но уже не свободен нарушить клятву, тебя связующую. Бесконечный, коего призывал ты во свидетели, утвердил оную. Бойся наказаний, соединенных с клятвопреступством. Ты не избежишь никогда казни твоего сердца и лишишься почтения и доверенности многочисленного общества, имеющего уже тогда право объявить тебя вероломным и бесчестным».

Масонские витии нередко черпали свои изречения из устава, некоторые параграфы коего выше приведены, нередко одну какую-нибудь статью они развивали в пространную речь, ибо устав этот включает все правила, кои усердно распространялись масонами и в ложах путем назиданий, путем устной пропаганды и путем литературы, печатной и рукописной. Тексты двух первых параграфов ярко подтверждают веру масонов шведской системы в Бога и бессмертие души, последним параграфом не менее ярко подчеркивается полная подчиненность каждой отдельной личности власти высших, неведомых начальников ордена.

В 1812 году И. В. Бёбер с чувством удовлетворения заверял, что кроме работавших в тиши мартинистов все ложи в России примкнули к союзу «Великой Директориальной ложи Владимира к Порядку»: присоединились, приняв шведский обряд, обе петербургские французские ложи: Соединенных друзей и Палестины и восстановленная ложа екатерининского времени – ложа Изиды в Ревеле. Ложа Изиды объединяла родовитое балтийское дворянство, помещиков окрестностей Ревеля и весь его чиновный высший мир; в ложе числились и местные пасторы. Отличительным знаком установлен был золотой равносторонний треугольник с греческой надписью: «Изис» в средине; треугольник же был включен в круг, образованный золотой змеей, кусающей свой хвост.

Управляющий Министерством полиции Е. К. Вязьмитинов относился к масонским собраниям хотя и с некоторой опаской, но в общем с достаточной любезностью и 28 марта 1812 года, призвав к себе управляющего ложей «Петра к Правде» Е. Е. Эллизена, выказывавшего большое рвение к своей должности, сказал ему: «Я вас призвал к себе, дабы просить вас обще со мною содействовать к общему благу; Государь Император убедился по представлениям моим, что ложи никак сомнительны быть не могут. Нельзя их актом аккредитовать, но мне Государь приказал вас удостоверить в своем благоволении»[357].

Такое благорасположение императора тотчас же заметно отразилось на деятельности лож: состав членов ложи «Елисаветы к Добродетели» увеличился почти вдвое в течение 1812 года, невзирая на тяжкую годину великой войны.

«Великая Директориальная ложа» уже пользовалась известностью по всей России как признанная и негласно разрешенная к существованию. От 11 апреля 1812 года поступила к ней просьба из Москвы о дозволении учредить ложу под наименованием «Паллады». Просители писали: «Здравие! Сила! Единение. Мы, нижеподписавшиеся братья, законным образом принятые, посвященные в царственное искусство и без исключения рожденные или в течение многих лет обосновавшиеся в Российской империи, будучи осведомлены о существовании законного общества на Востоке Санкт-Петербурга, желаем вступить в зависимость Великой Директориальной ложи и образовать ложу совершенную и справедливую, испрашиваем конституцию и дозволение открыть на востоке Москвы ложу иоанновскую в трех степенях под отличительным наименованием Паллады. Обязуясь не признавать никакого иноземного влияния, либо неизвестных начальников, желая насладиться терпимостью Правительства, испрашиваем посредничества Великой Директориальной ложи».

Все фамилии подписавшихся учредителей иностранные, чем и объясняется их утверждение о праве русского гражданства в начале прошения. Всего семь учредителей, из них первым полковник, георгиевский кавалер фон Биппен, затем два пастора – один лютеранской церкви – Карл Кле, другой Берфорд, англиканской церкви, остальные – преподаватель, литератор, банкир и два купца.

За нашествием неприятеля ложа не была учреждена, и впоследствии ложи под наименованием «Паллады» не существовало в России.

16 мая учреждена была ложа в далекой Феодосии под наименованием «Иордана», на французском и русском языках, по французским актам. Она соединила представителей французской колонии, местных русских деятелей и артистов. Отличительным знаком ложи был принят золотой равносторонний прорезной треугольник, в середине коего серебряная вершина горы с водруженным на ней золотым крестом.

В Феодосийской ложе особенно полезной деятельностью выделился мастер ее Иван Иванович Грапперон как искусный, неутомимый медик и просвещенный любитель старины. Из французских дворян, сам масон, он был приглашен масоном князем Александром Борисовичем Куракиным, бывшим русским послом в Париже, приехать в Россию. Когда эпидемия восточной чумы 1812 года свирепствовала в Крыму, он был по собственному желанию переведен туда и принимал непосредственное участие в борьбе со страшной болезнью, особенно жестокой в Феодосии[358].

«Вселенная есть Отечество каменщика, – гласят масонские установления, – каменщик – гражданин мира». Но, проповедуя любовь ко всему человечеству, русские масоны 1812 года не отрицали любви к Отечеству, и в речах повторяется не раз восклицание: «Звание гражданина мира не избавляет нас от любви к Отечеству».

«Вселенной тишина, мир и спокойствие – цель ордена», – излагалось в масонских уставах, но, сознавая, что желанный златой век всесветного мира может грезиться лишь в туманной отдаленности, масоны не отрицали необходимость войны в таких случаях, когда она оставалась единственным средством к восстановлению мира, а Наполеоновские войны и