– Что?! Какая еще Сибирь? Кто вам такую глупость сказал?! – возмутился Рябов.

Наступило гробовое молчание. На него обратились десятки вопрошающих взглядов. В глазах у одних он видел неподдельный страх, у других – сомнение, у третьих – тоску…

– Все это вранье! Наглое вранье!

Эмоциональная реакция Рябова не убедила репатриантов, это читалось на их лицах.

Он достал свои документы и протянул их:

– Смотрите сами! Я не вру!

Документы пошли по рукам.

– И правда!.. Значит, брехня про лагеря! Так вы тоже там были, товарищ лейтенант?

– Два года! – подтвердил Рябов и заверил: – Пройдете положенную проверку, и все будет нормально, ребята!

Лица сразу просветлели.

– Товарищ лейтенант, нам бы махорочки, чтоб горло продрало. Их сигареты, что слону дробина. А от ихней тушенки дристать хочется… – посыпались просьбы.

– Будет вам махорочка, ребята. Обязательно будет, как только до нашей восточной зоны доедем, – пообещал он.

Оживился и крепыш. Подмигнув тем, кто стоял рядом, он сказал:

– Товарищ лейтенант, ну, раз такое дело, так, может, пивка для рывка домой?

– Тогда уж и водочки для обводочки, – присоединился к нему тщедушный с козлиной бородкой.

– А вот этим, товарищи футболисты, не советую заниматься, – предостерег Рябов и напомнил: – Прошу не забывать, наш эшелон особый, и потому дисциплина должна быть военной. Нарушители будут…

Его прервал дежурный по эшелону. Он появился на платформе и, энергично размахивая руками, позвал:

– Товарищ лейтенант! Иван Васильевич, вас ищут из железнодорожной комендатуры!

– Все, ребята, поговорим позже, – закончил разговор Рябов и отправился на встречу с комендантом железнодорожной станции.

Им оказался американец. Он не стал трепать нервы и быстро все организовал. Пополнив запасы продуктов и воды, через четыре часа эшелон покинул станцию и продолжил движение на восток, в сторону советской оккупационной зоны.

Рябов вернулся в купе и открыл журнал маршрута следования, но у него никак не получалось сосредоточиться на записи. Из головы не шел крепыш. Мысль о том, что они где-то встречались, сверлила мозг.

«Так где же?.. Где?..» – напрягал память Рябов и, не найдя ответа, обратился к картотеке репатриантов.

На столе росла гора карточек, и наконец среди фотографий мелькнуло лицо крепыша. Рябов пробежался взглядом по записям.

Величко Петр Серафимович, 1916 года рождения, уроженец Полтавы, украинец…

Запись мало что говорила, и Рябов обратился к копии картотеки, полученной из американского лагеря для перемещенных лиц. Она была в образцовом порядке, и в разделе на букву «V» он быстро обнаружил учетную карточку Величко. Знаний английского языка, полученных еще во время учебы во 2-м Ленинградском артиллерийском училище, хватило, чтобы понять написанное, но ничего нового он не обнаружил.

Еще раз перечитав карточки, Рябов пришел к выводу, что до войны они с Величко вряд ли встречались. Во время службы ему не приходилось бывать там, где проживал Величко, – в Полтаве. После окончания школы-семилетки тот работал автослесарем в артели «Коммунар». В мае 1940 года был призван в армию. Служил хорошо, меньше чем за год вырос в звании до старшего сержанта, а в должности – до заместителя командира авторемонтного взвода 10-й танковой дивизии Особого Киевского военного округа.

«Стоп… 10-я танковая дивизия! Она действовала на левом фланге нашей 109-й моторизованной дивизии, когда мы сражались против 11-й танковой дивизии немцев», – оживился Рябов.

Это была зацепка. Память возвратила его к трагическим событиям лета 1941 года, к ожесточенным боям с гитлеровцами под Острогом и Киевом.

«Вот там-то, Петр, мы и могли встретиться! Вероятно, где-то между 26 июня и 17 сентября сорок первого…»

На лице Рябова появилась гримаса. В тот день, 17 сентября, немцы взяли его в плен. Он зябко повел плечами и обратил взгляд на соответствующую графу в карточке репатрианта. С Величко это произошло почти на два месяца раньше: он попал в плен 27 июня 1941-го в боях под Радзеховым.

«Да, парень, за четыре года хлебнул ты горя. Так, в каком лагере ты сидел?.. Под Уманью. В это время мы не могли встретиться, от нашего до вашего лагеря не меньше ста верст. Сколько же ты в нем провел?.. Ого, до середины марта. Самое гиблое время. Дальше понятно – концлагерь в Германии… А вот и нет! Заводы по производству танков в Кзерице и Фалькензее. Интересно, это за какие же заслуги?.. А, ну ясно, ты же автослесарь. У фрицев ничего даром не пропадает. Мертвый и тот будет работать».

Дальше внимание Рябова привлек неожиданный поворот в судьбе Петра Величко. В апреле 1944 года его отправили в концентрационный лагерь за сотни километров на запад, во Францию.

«Любопытно… А это за что?.. Совершил побег?.. А может, за саботаж?» – пытался понять Рябов.

– Товарищ лейтенант! Иван Васильевич, обед готов! Вас ждут! – просунул голову в купе дежурный по эшелону старшина Морозов.

– Через пару минут подойду, – заверил Рябов, сложил карточки в сейф, закрыл его на ключ, вышел, опечатал свое служебное купе и направился в конец штабного вагона.

В последнем купе, служившим одновременно местом для совещаний и приема пищи, собрались свободные от нарядов работники комендатуры. Запахи наваристого борща будили аппетит. Но Рябов ел неохотно, из головы не шел Величко.

Неординарное событие заставило его на время отвлечься от этих мыслей.

Примчавшийся дежурный по эшелону доложил, что у одной из женщин начались роды. Рябов быстро организовал поиск людей с медицинским образованием. Сотрудники пробежали по вагонам и в одном из них нашли репатрианта-врача. Его тут же повели в купе к женщине. Как по мановению волшебной палочки появились чистые простыни, теплая вода. Прибежали и еще медики: штатный фельдшер в составе команды эшелона и медицинская сестра из числа репатриантов.

Для мамы и родившейся девочки все завершилось благополучно.

Рябов не без гордости внес запись в маршрутный журнал, а пока шел в купе, выслушал немало шуток. Одни называли его отцом-командиром, другие – крестным отцом, третьи, многозначительно подмигивая, предлагали сыграть свадьбу, но Иван лишь добродушно посмеивался.

По расчетам Рябова на территорию советской зоны эшелон должен был въехать на рассвете следующего дня. Он достал из чемодана парадный мундир, привел в порядок и ненадолго прилег вздремнуть.

В калейдоскопе сна стремительно кружились события и лица из далекого прошлого. Подсознание вернуло его в роковой день 22 июня 1941 года. С фотографической точностью воспроизводились картинки.

Штаб 404-го артполка. Тесная комната дежурного. Настороженные лица капитана Николая Белого, начальник патруля старшего сержанта Сушко и двух патрульных. Напротив, у стены, застыли трое задержанных: старший лейтенант, младший сержант и рядовой. Крепкого сложения, коренастый, с короткими руками, старлей походил на медведя.