Шрифт:
Закладка:
Теперь в распоряжении капитана Савельева и подполковника Пузырева, помимо дневника и фотографий, которые и так давали веские основания подозревать Бойе в совершении тяжких преступлений, имелись важные свидетельские показания его бывших сослуживцев: обер-лейтенанта Сухича и майора Эбергарда; позже добавились показания еще двоих – капитана Краузе и лейтенанта Курта Гростмана.
Бойе упрямо продолжал отрицать все предъявленные обвинения. Но кольцо доказательств все плотнее смыкалось, и прошлый опыт подсказывал полковнику: надо сдавать других, чтобы выторговать себе жизнь и максимально смягчить неизбежное наказание. Офицерская честь превратилась для него в ничто, когда дело коснулось его собственной шкуры. Спасая себя, Бойе инициативно предложил свои услуги советской контрразведке в «освещении обстановки среди пленных немецких генералов и офицеров». Оперативники приняли его «хитрую» игру. Так бывший полковник вермахта Бойе стал секретным внутрилагерным агентом-осведомителем под кличкой «Цезарь».
До настоящего Цезаря ему, конечно, было как до луны, и максимум, на что он тянул, так это на роль мелкого доносчика. Новоявленный агент «Цезарь» принялся рьяно «отрабатывать свой номер» и непрерывно строчить доносы. Первой его мишенью стал, ни много ни мало, сам генерал-фельдмаршал фон Паулюс.
Бойе услужливо писал:
«Я познакомился с генерал-фельдмаршалом Паулюсом еще до войны, на маневрах. Тогда он был генералом и начальником штаба танкового корпуса. Здесь, в лагере, его все уважают и почитают. На политические темы он вообще не разговаривает, так как считает, что его подслушивают. Фельдмаршал никогда и ничего не предпримет против Германии и ее правительства. К Союзу немецких офицеров [41] его никогда нельзя будет привлечь. Это он расценивает как предательство…»
Реакция контрразведчиков на «важное сообщение» Бойе была более чем прохладной. Но они продолжали вести с ним оперативную игру. А «Цезарь» сдавал всех подряд. Следующим после Паулюса он сдал своего бывшего патрона и покровителя генерал-полковника Штрекера, с которым воевал еще в Первую мировую войну. Армейский служака еще кайзеровской закваски после возвращения лейтенанта Бойе из британского плена не забыл его, помог социализироваться, а потом занять место в армии. Даже здесь, в лагере для офицеров и генералов вермахта, Карл Штрекер остался верен старому германскому армейскому товариществу. На допросе у контрразведчиков он настаивал на том, что «обвинение полковника Бойе в неправильном обращении с русским населением может быть только фатальной ошибкой». С армейской решительностью генерал заявлял: «Я за это полностью могу поручиться и полностью отвечаю!» Знал бы бывший кайзеровский, а позднее гитлеровский генерал, кого пытается выгородить и защитить…
Бойе отплатил генералу черной неблагодарностью. В очередном своем агентурном доносе он сообщал:
«…Генерал Штрекер раньше многих других офицеров вермахта стал придерживаться национал-социалистических взглядов. Он против Союза немецких офицеров и никогда и ничего не предпримет против Германии. К деятельности в плену его привлечь нельзя».
Не забыл Бойе и своего непосредственного командира генерал-лейтенанта Дебуа. О нем бывший полковник писал:
«…Генерал Дебуа – убежденный национал-социалист и противник Союза немецких офицеров. Но он не верит в военную победу Германии, и его можно привлечь к сотрудничеству».
Кроме них Бойе настрочил доносы еще на добрую дюжину «сидельцев». Но все это не могло отвлечь внимания Савельева и Пузырева от главного в проводимом скрупулезном расследовании – от поиска неопровержимых фактов, свидетельствовавших о совершенных полковником Бойе преступлениях. И тогда Бойе, продолжая выторговывать себе жизнь, прибегнул к очередной уловке. Он пытался убедить контрразведчиков в том, что может быть крайне полезен для оперативной работы в самой Германии, и настойчиво предлагал свои услуги для установления контактов с высокопоставленными лицами в Берлине. В своих прожектах Бойе обещал привлечь немецких офицеров для «борьбы с Гитлером, чтобы подготовить будущий необходимый демократический строй в Германии».
Этот очередной ход не усыпил бдительности опытных офицеров контрразведки, и 18 октября 1943 года на имя заместителя начальника Управления НКВД СССР по делам военнопленных комиссара госбезопасности 3-го ранга Мельникова был направлен рапорт, в котором указывалось:
«За период пребывания в лагере Бойе выполнил ряд заданий и представил небольшие материалы описательного характера. Высказал заинтересованность в своем производстве в генерал-майоры, чтобы потом активно работать в генеральском лагере. Вместе с тем на него добыты оперативные и документальные данные, указывающие на участие в злодеяниях против командиров, комиссаров и солдат Красной армии».
Реакция Мельникова на доклад была незамедлительной: он потребовал «немедленно взять Бойе в активную разработку». И чекисты продолжили свою кропотливую работу по сбору доказательств преступной деятельности нациста.
В 1944 году перед оперативными сотрудниками контрразведки открылись более широкие возможности подкрепить вещественными доказательствами письменные показания Сухича, Эбергарда, Краузе и Гростмана.
К тому времени под ударами советских войск гитлеровские войска все дальше откатывались на запад. На освобожденных территориях постепенно возвращались к жизни те, кто испытал на себе все прелести «нового порядка». Оперативно-следственные группы органов государственной безопасности приступили к документированию совершенных гитлеровцами преступлений для готовившихся военных трибуналов.
В ходе расследования, проводившегося в местах пребывания 134-го пехотного полка, все отчетливее проступал кровавый след, оставленный Бойе и его подчиненными.
Нельзя без содрогания читать скупые строки из акта № 24 от 5 мая 1945 года Государственной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских войск, совершенных в Ровенской, Житомирской и Киевской областях. Вместе с членами комиссии военные контрразведчики еще раз прошли по жуткому следу гитлеровского преступника Бойе.
«В 500 метрах южнее села Быдумка Ровенского района, в лощине песчаного карьера, обнаружено два кострища, возле которых находится три больших пятимиллиметровых листа железа и девять рельсов. Указанное железо и рельсы обгорели во время сжигания людей. Помимо костров на расстоянии тридцати метров имеется яма квадратом в шесть метров и три метра глубиной, которая наполовину наполнена человеческим пеплом и недогоревшими костями».
Допрошенная в качестве свидетельницы жительница села Несолонь Михайловская показала:
«В июле 1941 года командир полка полковник Бойе лично расстрелял моего мужа за связь с партизанами. Кроме того, по его приказанию были сожжены дома многих жителей».
Житель того же села Оскиренко подтвердил:
«В июле 1941 года по приказу полковника Бойе также были сожжены церковь и 12 жилых домов, а жители села убегали в лес, преследуемые немцами…»