— Во-во! Шумят, а не знают, с какого конца к опоке подойти. А я уж устарел. Куда мне...

— Есть такая пословица, Иван Арсеньевич, — улыбнулся Киров, протягивая коробку с папиросами. — «Старый конь борозды не испортит...» Закуривайте.

— Спасибо... А вот насчет коня — верно! Только есть про него и другая поговорка: «Укатали сивку крутые горки».

— Да ведь вам не воз везти, Иван Арсеньевич, — вмешался до сих пор молчавший Павлов. — Мы хотели вас пригласить, как консультанта. Чтобы вы указывали, где, что, как...

— Нет, для этого инженеров зовите! Уж ежели я возьмусь, меня в коренники! Иначе и говорить нс буду, — нахмурился Румянцев. — Прямо выкладывайте, с чем пришли. Наверное, ломаете голову над станиной?

— Угадал, Иван Арсеньевич, — незаметно переходя на «ты», придвинулся к нему Киров. — Старый мастер нюхом чует, где у нас беда.

— Ладно обхаживать-то меня, чай, не девка, — сердито нахмурился Румянцев. — Чертеж принесли, что ли?

— Принесли! — забеспокоился Павлов и развернул на столе чертеж. — Блюминг собираемся строить.

— Знаю, не рассказывай. Получше тебя знаю! — прикрикнул Румянцев, рассматривая чертеж. — Двести тонн, говорите, потянет станина?

— Двести! — со вздохом подтвердил Киров.

— Так... — задумчиво произнес Румянцев, рассматривая чертеж и топорща усы. — Замысловато... В четырех мартенах придется варить сталь. Мудрено...

— А ты слыхал, Арсеньевич, про Андрея Чохова? — хитровато прищурясь, спросил Киров.

— Это который царь-пушку отливал?

— Про него!.. Он ведь тоже, наверное, не из одного ковша лил?

— Там медь! Там совсем другое дело...

— Но ведь триста лет назад. Каково?

— Конечно, геройство! Что толковать.

— А говорят, в земле отливали?

— Знамо, в земле. И нам не на небо лезть, — опять нахмурился старик, стал сердито теребить усы.

Гости молчали, выжидая, что он скажет. И Румянцев молчал, морщил лоб.

Вошла хозяйка с подносом, поклонилась, сказала:

— Здравствуйте, — и стала молча накрывать на стол. Она была седая, но еще крепкая, подвижная.

Хозяйка расставила стаканы с блюдцами, сахар, масло, принесла и поставила на стол глубокую кастрюлю, накрытую полотенцем.

— Уж извините, дорогие гости, что пироги подаю в кастрюле. Подогрела их и боюсь, как бы не остыли.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, — сказал Киров, — мы и холодные съедим за милую душу.

Румянцев вдруг встрепенулся, вскочил, бросил полотенце на стол и вытряхнул на него пироги.

— Вот! Вот что нам нужно в первую голову! — почти закричал он. — Вот такую же кастрюлю нам надо сделать из бетона и поместить ее в яму, которую выкопать не в литейном, а прямо в мартеновском цехе. Поняли?

— Это чтобы закрыть доступ грунтовым водам? — спросил Павлов.

— Угадал! Формовку будем делать в этой бетонной кастрюле. И заливку производить тут же, в мартеновском, чтобы не остыла сталь. Там же два мощных крана и ковши по сто тонн.

— Лихо! — воскликнул Павлов. — Вы как думаете, Сергей Миронович?

— Я говорил, что старый конь борозды не испортит. А сейчас скажу, что Иван Арсеньевич нам первую борозду прокладывает. Да еще как! Будто по нитке! Ай да Арсеньич!

— Ну, ну, хватит, гости дорогие, — как ножом обрезал Румянцев. — Вон уж старуха самовар несет, давайте пить чай...

3

На завод старый мастер пришел хозяином, стал распоряжаться, покрикивать. Все вокруг него оживало. Киров, посматривая со стороны, как он заставил молодежь убирать мусор, чистить цех, как отбирал людей для формовочных работ, залюбовался, тронул Павлова за рукав:

— А ведь старик-то орел! Как взялся!

— Сердит он, правда, но дело знает. На него можно положиться.

Слух, что Румянцев взялся отлить гигантские станины для блюминга, сразу приободрил ижорцев. «Раз взялся дед, дело пойдет», — говорили в цехах.

Вместе с рытьем котлована в литейном начали гнуть арматуру, устанавливать бетономешалки, насосы, готовить щиты для опалубки огромного бетонного ящика — опоки.

В модельной мастерской, чего никогда не бывало, готовили громадные, словно бы бутафорские, детали станины, которые можно было легко разобрать при формовке.

Киров, воочию увидев, что дело пошло, стал реже бывать на Ижорском, зачастил на «Красный путиловец», где достраивались новые корпуса и расширялось производство. На Металлический тоже ездил, в

Гдов на сланцевые рудники и на Синявинские торфяные болота. Везде надо было успеть, всюду доглядеть, ободрить людей, вовремя оказать помощь...

4

На Ижорском больше двух месяцев заняли подготовительные работы и формовка. Наконец все было готово к отливке мощной станины блюминга. Этого момента весь коллектив завода ждал и с радостью, и с тревогой. Хорошо, если удача! А вдруг — сорвется?..

Еще накануне ночью, когда в цехе было поменьше рабочих, устроили «генеральную репетицию». По условным взмахам руки Румянцева краны подъехали к мартенам. Могучие ковши как бы наполнились жидкой сталью из мартенов, подвезли ее к месту заливки и медленно «вылили» сталь в форму.

Эту операцию повторили несколько раз. Смуглый крепыш в комбинезоне — инженер Межевой, технический руководитель строительства блюминга, следил за операциями с секундомером в руке. Операцию отработали, отрепетировали секунда в секунду и только после этого разошлись по домам, чтобы завтра со свежими силами выполнить заливку без ошибок...

И наступил решающий час.

В мартеновском собралось много рабочих из других цехов. Киров привез с собой целую делегацию работников губкома и Ленсовета, директоров и главных инженеров крупных предприятий.

Гости разместились в стороне, на специально построенном помосте. Среди них заметно выделялся плотный широкоплечий человек в шляпе, в широком пальто. Он стоял слегка расставив ноги и, опираясь па палку, сосредоточенно наблюдал за приготовлениями к заливке, за мастером с седыми усами, в брезентовой куртке, в очках, который стоял вблизи форм на невысоком помосте.

Вот раздался звонок.

Мастер поднял руки, и тяжелые мостовые краны над головами наблюдающих пронесли массивные черные ковши, остановились у дышащих жаром мартеновских печей, расположенных как бы на втором этаже. Мастер снова поднял руки и взмахнул ладонями вниз. Тотчас взметнулись огненные снопы искр, и в ковш потекла, излучая жар и огнеметный смерч, расплавленная белая сталь.

Когда огненный каскад потух, на стеклянных фонарях крыши запрыгали, заметались голубовато-розовые блики. Ковши подошли к другим печам. Снова взметнулись вулканы искр, и опять полилась сталь.

Мастер, как дирижер невиданного слаженного оркестра, издававшего шипящие, гудящие и громыхающие звуки, напружинился, вытянул руки вперед и вдруг