становится смешно, и делается легко на сердце. Легко на сердце от песни весёлой… Будто бы груз с души свалился, как если бы я сделал какое-то большое важное дело и теперь мог бы просто отдыхать, дрейфуя по полноводной реке отпущенного мне времени.

Странное чувство… Правда странное. Преждевременное. Не ко времени. И не к месту.

Мы движемся по узкой тропинке, проложенной по этому типа «скверику» и, пройдя через следующий двор выходим на улицу прямо к булочной.

— Здесь отличный кондитерский отдел, — говорит Айгуль и улыбается в предвкушении.

Я смотрю на неё новыми глазами, как будто она простая обычная девчонка, весёлая и, может быть даже добрая, лёгкая в общении… Я понимаю, что, наверное, обманываюсь, и мне становится немного грустно.

Жаль её, хорошую, в сущности, девушку, выбравшую дурацкую, нелепую и полную горьких разочарований судьбу. Вернее даже и не выбиравшую, а попавшую на воспитание к родственникам и впитавшую с молодых ногтей романтику лихой жизни.

Я пытаюсь представить её лет через двадцать и не могу, не могу придумать, какой она может стать и что её ожидает в будущем. А потом я представляю, будто мы пара, например, старая супружеская пара, прожившая вместе лет пятьдесят…

— Ты чего? — толкает она меня в бок, прогоняя глупую иллюзию.

— А?

— Передумал что ли? — хмурится Айгуль.

— Чего передумал? — не понимаю я.

— Торт покупать, чего же ещё!

— Передумал? Нет, конечно. Выбирай. А хочешь, давай купим три торта, чтобы у каждого был свой собственный.

— Нет, это тупо. Давай вот этот. Один, но хороший.

Она показывает на нагромождение меренг и крема.

— А ещё чего хочешь? Давай купим ещё чего-нибудь. Хлеба, пирожных, конфет, пряников, сухарей. Чего твоей душе угодно?

— Всё-таки ты малость ку-ку, — смеётся она. — Я сразу поняла, когда тебя только увидела. В самый первый раз ещё.

— Как интересно. И что ты подумала, когда меня увидела? Какое было первое впечатление?

— Я подумала, — делает она вид, будто погружается в раздумья. — М-м-м… Я подумала, что за дистрофан такой? Я его одной левой уложу.

Она смотрит на меня и улыбается.

— Вообще-то ты меня вообще без рук недавно уложила.

— Балбес, — она легко хлопает меня ладошкой по макушке и… краснеет.

Ну надо же, краснеет.

— Я тебе не верю, — говорю я. — Ты что-то другое подумала.

— Может, и другое, — соглашается Айгуль.

— Ну, скажи, что? Мне интересно.

— Нет, — качает она головой. — Не скажу. Ничего хорошего, так что не хочу тебя обламывать.

Она грубо смеётся, чтобы я ни в коем случае не заподозрил, что ей не всё равно или что она, как простая девчонка могла что-то там себе навыдумывать.

— Ну, ладно, не говори. Просто признайся, что сразу на меня запала, — поддразниваю её я.

— Чего? — она начинает хохотать. — На тебя?

— Ага, на меня. Тебе сколько лет?

— Девятнадцать. А тебе?

— Пятьдесят, — ухмыляюсь я.

— Ну, то-то я смотрю, из тебя песок сыплется. А ты? Что ты подумал, когда меня увидел?

— Это когда ты меня украла? Для чего кстати? Хотела сделать своей собственностью? Сохранить только для себя и пользоваться, когда захочешь? Слушай, а где твоя гвардия, кстати? Там же чуваки такие были крутые.

–Во-первых, это не моя гвардия. А во-вторых, ты не увиливай, говори давай.

— Я, подумал? — недоумённо спрашиваю я — Это когда тебя увидел, что ли?

— Блин, Бро! — злится она.

— Ладно-ладно, скажу так и быть. Я подумал, классная тёлочка прям вот вооб…

— Что?! — такое ощущение, что она сейчас взорвётся от гнева. — Тёлочка?! Нет, ты охре…

— Молодые люди, вы стоите или нет? — раздаётся недовольный голос. — Проходите тогда, вон у кассы нет никого.

Мы смотрим на кассу и прыскаем со смеху. Действительно, там уж давно нет никого, а мы тут болтаем, шуры-муры и кто что подумал.

— Извините, — говорю я. — Да мы стоим, конечно... Так что, пряники берём, Чио-Чио-Сан?

Мы выходим из магазина с кучей покупок. Вечереет и сумерки становятся густыми и влажными. Блин, и я чувствую себя мальчишкой…

Мы снова идём по тропе через «скверик» и практически уже выходим из него.

— Айгуль.

— Чего? — она останавливается и, повернувшись, смотрит на меня.

— Нет, ничего, — усмехаюсь я.

И она усмехается, только, в отличие от меня, грустно. Вроде как понимает, да чего там, мы оба понимаем, что это всё вот это, включая нас, лишь фантазия и ровным счётом ничего из этого не выйдет. Не выйдет, но при других раскладах или при других обстоятельствах вполне бы могло. Если бы она, если бы я, если бы мы все… В этом сослагательном наклонении и кроется причина неясной печали и лёгкой весенней грусти…

Всё вы, губы, помнитя,

Ой, всё вы, думы, знаетя,

Ой, дочего ж вы моё сердце

Этим огорчаете.

Но печалиться не нужно. Ведь во всём виновата весна и нервы. Чистая химия и ничего больше — аминокислоты, гормоны, дурацкие серотонины и окситоцины. Просто мы все сейчас немного на взводе. Вот откроемся завтра и всё наладится, станет, как и должно быть. Мандраж уляжется, и жизнь понесётся по накатанной колее, а все глупости останутся в сегодняшнем вечернем тумане.

Айгуль отворачивается и идёт дальше, но сделав несколько шагов внезапно останавливается, и я едва не налетаю на неё. Я выглядываю из-за её плеча и вижу, что дорогу ей преграждает человек.

Очарование вечера моментально тает. Исчезает, потому что человек, стоящий перед нами — это Киргиз. Никто ничего не говорит, но все мы понимаем, ничем хорошим этот вечер закончиться уже не может.

— Здорово, голубки, — наконец, нарушает тишину Киргиз. — Сладенького прикупили? Дело хорошее. Чего празднуете?

Я выхожу из-за спины Айгуль и, сойдя с дорожки, наступаю в грязь.

— Здорово, коли не шутишь, — отвечаю я. — Праздновать пока нечего, все победы ещё впереди.

— Да ну? Надеешься испытать вкус победы? «Вершина мира» или как там у вас называется?

— Да, именно так, — коротко киваю я. — «Вершина мира».

Он ухмыляется.

— Аскар! — вступает Айгуль. — Ты знаешь, что эти опять приходили? Они