– Я не горю желанием вернуться в правление, если ты об этом,– Санбика скрестила руки на груди.– Здесь, хоть и скучно бывает, но спокойно.

– И думать много не надо?

– И это тоже.– Вздохнув, она устало потёрла переносицу.– Послушай, мне просто больно на него смотреть. Василиск знает о мальве, но даже не попытался ему помочь. Ему удобно, что ты сейчас практически один на один со всеми нами.

Хотелось её поблагодарить и, наконец, отправиться тащить своего генерала из пучины дремотного состояния, опасно близкого к летаргии, но в последний момент Айорг решил сделать то, что в Пантеоне не всегда было в ходу.

Он решил подумать, как если бы принимал помощь от одного из глав ведомств.

Всё оказалось не в пример проще, и Санбика, сама того не зная, дала ответ на немой вопрос одним лишь взглядом. В сторону тави Гринда она смотрела не просто с жалостью, свойственной представителям святого семейства.

– Самаэль и Санбика сидят вдвоём на дереве…– глумливо улыбаясь, протянул валакх.– Продолжение знаешь?

Первородная в считанные мгновения практически сравнялась по цвету лица со своими волосами.

Проблема прилетела, откуда он ожидал её меньше всего.

Самаэль Гринд, этот удивительно солнечный на внешность военный, имел успех у женщин. Слово «нравился» стоило писать в связке с этим делом огромными буквами, желательно, используя яркие красные чернила. Им хватало пары минут общения, пары его улыбок и какой-нибудь незатейливой шуточки, чтобы начинать строить планы о том, что же произойдёт в следующую встречу. Генерал о своей привлекательности знал, но никогда не ставил задачей охмурить каждую встречную – более того, он общался с ними в обычной своей манере и порой мог сильно удивиться, когда полагаемая просто знакомой сударыня вдруг предлагала помочь ей коротать томный вечер.

Последний раз он в связи с этим вопросом не мог сдержать эмоций, когда тридцатилетний ещё даже не генерал сидел рядом и устало вздыхал: «Ну вот что им во мне нравится?». Хотел было ткнуть его носом в зеркало, да вовремя вспомнил, что отражения бы тот не увидел. Это было, казалось, поголовным пороком всех суламаррэ – быть абсолютными идиотами в вопросе понимания, что именно в них может нравиться. Они с каменным лицом называли себя обычными, забывая, что само название их народа у современников вызывало благоговейные вздохи.

– Сколько ты с ним поговорила за всё наше время здесь?– валакх выставил указательный палец в направлении сестры.– Минут пять?

Санбика моргнула, моментально ощериваясь, готовая ссориться.

– А тебе-то что?

– Считай, что во мне на старости лет проснулось братское желание о тебе заботиться. То, что он был с тобой мил и приветлив, совершенно не значит, что он на тебя положил глаз. Это в его натуре, вот и все!

– И в таком случае ты мог бы у него этому поучиться.

Картинно ахнув, валакх прижал ладонь к груди.

– Я всегда учтив с женщинами, милочка!

Санбика скрестила руки на груди и состроила самое скептичное выражение лица, какое было у неё в арсенале.

Захотелось уточнить, что женщины, являвшиеся частью его семьи, в расчёт никогда не брались, но это могло плеснуть масла в только-только уменьшившийся огонь. Предпочитая промолчать, Айорг просто оперативно сбежал спасать первого тави от перспективы изображать спящую принцессу из сказок.

4.

Кольнувшее затылок, будто иглой, беспокойство напоминало головную боль, которую неизменно вызывали резкие изменения погоды. Смертельной она не была, но заставляла то и дело о себе вспоминать, сбивая с привычного ритма жизни. На неизвестно каком году он решил перестать удивляться, что вообще подвержен свойственному людям недугу.

Из-за таких мелких неприятных эпизодов, которые можно было бы легко забыть, имей судьба достойное чувство юмора, окружающие вещи превращались в мало важные, и каждая минута жизни в них проходила с тем, чтобы отследить новый ненавязчивый укол. К ним стоило подготавливаться морально, а иногда – физически.

Последний раз, когда он в этом веке страдал мигренью, основывавшейся на смене погоды, Иблис, как ни хотел, не мог воспроизвести в памяти. В прежние времена подобное было частым явлением, но там и причины были другие – действительно раздражающие и бывшие, к сожалению, живыми существами, а не погодными явлениями. Неполадки в организме и территории, с которыми было связано возникновение дёргающих уколов боли, оказались ныне столь неожиданными, что усидеть на месте огненный не смог.

Резко выпрямившись, он едва не добавил к своим мизерным на общем фоне проблемам перерезанное горло. К реальности вернул испуганный вскрик цирюльника, донёсшийся до слуха с некоторым опозданием, и только после этого мир снова обрёл привычные краски и скорость.

– Князь, если позволите…

С минуту опасавшемуся за жизнь свою и правителя слуге не отвечали. Некоторое время назад ещё отпускавший с ним шуточки про несносных жён и не опасавшийся слишком сильно рассмешить мастера с лезвием в руках, ифрит не шевелился и смотрел вниз.

Наконец, перестав предаваться размышлениям, он со вздохом провёл когтистой ладонью по лицу, оставляя красные разводы на коже, и снова привалился спиной к бортику купели, запрокидывая голову.

– Дурные мысли беспокоят?– в ближайшее время никаких угроз завершению начатого дела не предвиделось, и цирюльник вернулся к работе.

Неподалёку с плеском вышла из купели женщина из числа тех, что отчаянно хотели сойти за молоденьких ифриток.

Кто-то был в своих стараниях успешнее, но к некоторым судьба, как этой даме, поворачивалась спиной. Результатом были пятна выжженной до белого цвета кожи на сероватом общем фоне. Были в Геенне мужчины, находившие в подобном привлекательность, но правителя гораздо меньше заботил оттенок тела очередной спутницы на ночь, в отличие от другой донельзя неприятной процедуры.

Цирюльник готов был поклясться, что при малейшем движении, так или иначе отзывавшемся на волосах ушедшей женщины, та слегка морщилась. Все из-за рядами поддерживавших некоторые пряди золотистых витых пластинок. В попытке стать лучшими среди лучших, сударыни Геенны перепробовали все, то и дело ухватывая идеи у белетовских «нимф», но и последние не были отчаянны настолько, чтобы делать украшения частью себя, вонзая навечно золото пластинок в кожу.

Иблис находил в таком добровольном истязании определённый шарм и нередко был не прочь лишний раз будто бы невзначай задеть причёски таких дам, которым каждое лёгкое перемещение пряди аукалось болью.

– Любишь ты вопросы задавать, когда лезвие мне у горла держишь,– хмыкнул ифрит, прикрывая глаза и едва слышно выдыхая.

– Вы в такие моменты любите пооткровенничать.

– Это досадное недоразумение.

На пару мгновений увлёкшись изучением сводчатых потолков, огненный расслабился.