Шрифт:
Закладка:
Представитель цеха же оказался излишне дальновидным.
- Фьоре, а вы что скажете?
- Цеха сначала переполнятся, потом начнут беднеть. Репутация их упадет. Самые умелые мастера начнут выходить из цехов и снижать цены. Когда их примеру последует половина собратьев, цеха начнут закрываться. Пострадают вдовы и сироты мастеров, старики, продавшие мастерские цеху и получающие пенсионы. Мастера же будут состязаться в добротности товара и низкой цене, при этом многие разорятся, а частью перейдут под руку более расторопных. Лет через тридцать-сорок, после многих волнений и с большими потерями для всех, кто сейчас получает от цеха гарантии достатка, это принесет выгоду казне, и большую. До того она будет в убытке.
- Когда закроются цеха, вольные мастера не будут соблюдать уставы. Станут брать любую плату за обучение, смогут не платить жалованье подмастерьям, - добавил Андреас.
- Столичные подмастерья меж тем ликуют, - усмехнулся Реми.
- А вы что думаете? - спросил Саннио.
- Выдумка Скоринга весьма хороша, а при разумном подходе можно избежать голода вдов и сирот, но она преждевременна. Однако ж, в пятую девятину сего года казна получит существенное пополнение. Фьоре, продолжайте.
- Второй указ вносит поправки в уложение короля Лаэрта. К пяти преступлениям, за которые владетель отвечает не перед своим сюзереном, а перед короной, добавлены еще два: оскорбление короля и чеканка фальшивой монеты.
Саннио вспомнил бородатый анекдот времен секретарской школы: "Мэтр Тейн велел высечь всех розгами и перекрасить стены дортуаров в красный цвет! - Но почему в красный? - А это чтобы над первым распоряжением никто не думал!".
- Третий же куда более удивителен, - Ларэ казался всерьез озадаченным. - Согласно этому указу любой простолюдин, достигший на военной службе чина капитана, получает звание благородного человека и владение.
- Сколько у нас в армии таких капитанов? - Реми, кажется, знал ответ и сам.
- Около полусотни, - ответил Фиор.
- Где же господин регент возьмет столько владений? - удивился Андреас.
- Отнимет у виновных в оскорблении королевского величества, разумеется. Как вам это новшество, господа? Алессандр, Фьоре?
- Здорово напоминает тамерские порядки, - ответил Саннио.
- Это уничтожает всю систему вассалитета. Одно действие, на первый взгляд напрямую по ней не бьющее - и тем не менее, она сломана на корню. Хуже того, этот указ уже нельзя будет отменить, не вызвав больших волнений. Можно сделать его формальностью, препятствовать его осуществлению, но не отменить... - Ларэ говорил медленнее, чем обычно, должно быть, тщательно подбирал слова. Алессандр внимательно слушал, соотнося объяснения со всем, что знал сам. - Следующий шаг пока что не сделан, не принят указ о конфискации земель преступников короной, но, думаю, это случится довольно скоро. Система преобразований, которой следует герцог Скоринг, вполне стройна и разумна, но...
- Все это валится чохом за пару седмиц, - кивнул Реми. - Давать ребенку, из которого хочешь вырастить воина, отцовский меч нельзя. То, что он выдумал, должно вводиться десятки лет.
Герцог Алларэ и Фиор начали на пару перечислять все указы, принятые за три седмицы, прошедшие после коронации. Саннио сначала слушал, потом отвлекся, безумно созерцая колыхание бледно-кремовой занавеси, отгораживавшей кабинет от послеобеденной жары. В душе медленно рождалось несогласие с обоими обсуждавшими. Герцог Скоринг - дурной и подлый человек, это несомненно, но не слишком ли предвзято алларцы относятся к его нововведениям? Ларэ сам назвал их стройными и разумными, а на каждое неприятное последствие, как на то же разорение цехов, можно ввести правила, Реми об этом прямо сказал... так почему?
И - не ошибся ли герцог Алларэ, считая, что скорийцы и бруленцы в любой момент готовы отложиться и присоединиться к Тамеру? Тот, кто сам себя считает только временщиком, ищущим власти лишь ради наживы, едва ли будет издавать столько указов, нацеленных лишь на одно: привести Собрану к истинному величию...
"Ну так что, простим ему все, облобызаем и благословим на регентство? - спросил ядовитый внутренний голос. - Все забудем?"
- Алессандр, для кого мы тут все объясняем, если вы ловите ворон?! - голос уже отнюдь не внутренний, а вполне себе снаружи, да еще и крайне негодующий. - Вернитесь к нам, прелестное дитя! Точнее уж, отвратное!
- Простите, герцог...
- Вы не слушаете, а потом будете стенать, что ничего не понимаете! Как же вы научитесь? - Реми рассердился всерьез и надолго. - Вы, будущий герцог Эллонский... Что вы там увидели в окошке?
- Не в окошке. Я... да, я не понимаю. Но я не понимаю другого. Почему вы считаете дурными решительно все нововведения?
- Что я считаю? - герцог Алларэ словно налетел на ходу на стену, изумленно повернулся к бастарду. - Фьоре, вы, случайно, не догадываетесь, о чем это он?
- Я предпочитаю позволить ему объясниться самому, - покачал головой Ларэ. Саннио благодарно кивнул.
- Поймите, я ни в коем случае не считаю, что Скоринг достойный человек. Но то, что он делает, все эти указы, это же нужно! Это перемены!
- Вы что, - таким тоном Реми мог бы спрашивать слугу о том, что в его тарелке делает таракан, - считаете, что я позволил себе смешать личное и государственное?..
Алессандр сжался в кресле под взглядом герцога Алларэ. Такое лицо - золотая маска с холодными мертвыми изумрудами на месте глаз, - у него было лишь однажды, после аудиенции у покойного короля. "Ну почему, почему я всегда ухитряюсь оскорбить именно тех, кого люблю? - с тоской подумал юноша. - За что это мне?"
Нужно было возражать, объясняться, но слов не было - да и оказались бы они пустой ложью. Именно так он несколько минут назад подумал, размышляя об излишней предвзятости; да, мыслями было стыдно, и они извивались, заменяя одни формулировки на другие, но смысл был именно таков: герцог Алларэ смотрит на все, что делает противник, под углом, который определили его личные претензии. Трижды и четырежды справедливые, видят Сотворившие, но...
Стыдно, до чего же стыдно!
И - не объяснишь, да что тут можно объяснить, когда все обстоит именно так, как алларец и сказал...
- Реми, помилуйте, вы ошибаетесь! Алессандр просто излишне пленился этими новшествами. - Ларэ встал за креслом Саннио, опустил ладони на