Шрифт:
Закладка:
Мне тоже так казалось, я кивнул. Произнёс вслух, размышляя:
— Кристалл большая редкость, конечно. Очень удачно он…
— Откуда, ты говоришь, кристалл?
— Наська подарила.
Лихачёв вздохнул:
— Бедная девочка… ты её видел?
— Она ещё не мать, — сказал я. — Нет, она не хочет, чтобы кто-то её видел. Мне надо вернуться, попробовать отговорить…
— Успокойся, — Лихачёв задумался. — А где она взяла кристалл?
— Нашла, говорит.
— Удачно как, — Лихачёв хмыкнул. — Изменённые вообще дела с кристаллами не имеют… Где нашла?
— В Гнезде.
— Откуда он там взялся? Ты в Гнезде кристаллы находил?
Я покачал головой, мы уставились друг на друга.
— Если допустить, что куколка с потенциалом матери способна генерировать кристаллы? — спросил Лихачёв. — Но, допустим, не имеет права так поступать. А тут она, из симпатии к тебе, дала кристалл…
— Раменские разозлились и решили прекратить эту самодеятельность? — предположил я.
— Вариант, — Лихачёв кивнул. Глаза у него заблестели. — Или же она уникальна и её хотят захватить! Иди к Наське! Пусть признаётся, откуда взяла кристалл. Можно пообещать раменским, что такого больше не повторится.
— Можно притащить Продавцу горсть, — я зло усмехнулся. — Не знаю, конечно, но… мне кажется, из-за нескольких таких кристаллов они с ума сойдут. Накроют Гнездо силовым полем, выставят армию роботов на охрану… Инсека возьмут за хитиновое горло и заставят остановить атаку.
Лихачёв кивнул.
— Если это кристалл Наськи, — добавил я. — И если у неё есть ещё такие, или она способна произвести новые…
Как-то это мерзко прозвучало. «Произвести». Словно речь об устройстве. Или о муравьиной матке, откладывающей яйца… Тьфу! Мать Гнезда не производит новых Изменённых, она ими руководит.
— А какие варианты? — развёл руками Лихачёв. — Максим… я ведь не пойду с тобой…
— Не надо, — сказал я. — Вы всё равно не сможете тут ничего сделать, только умрёте.
— Я не боюсь умереть, — спокойно сказал Лихачёв. — Не хочу, но и не боюсь. Но там я ничего сделать не смогу. Это не Инсек и не Прежний, в которых я готов стрелять. Там одни искалеченные детишки против других искалеченных детей.
— Понимаю, — сказал я и встал. Потянулся. — Спасибо за кофе. Кажется, я только на нём и живу. Трое суток без сна почти…
— Максим… — Лихачёв заколебался, но всё же спросил: — А ты, ты сам готов стрелять, если понадобится?
Я подумал секунду.
— Надеюсь, что не понадобится.
Но он ждал.
— Там детишки с нашего двора и с чужого, — сказал я тогда. — Извините. Но это мой выбор. Я не стараюсь быть лучше, чем я есть.
Лихачёв кивнул. Сказал с грустью:
— Да, знаю. Но ты при этом как-то ухитряешься делать лучше тех, кто вокруг тебя. Удачи тебе. Скажи Любе, чтобы выписала пропуск.
Я вышел из кабинета, а он так и остался сидеть на подоконнике. И когда я уходил по переулку, Лихачёв курил в окне третьего этажа, глядя в небо.
Перед дверью Дарина на миг заколебалась. Глянула исподлобья и сказала:
— Наська меня убьёт. Про тебя особо сказала — не впускать.
— Ты жница и на посту хранителя.
— Да, но она станет матерью…
— Не станет, — сказал я твёрдо, как мог. — Мы разберёмся. Никто не будет сражаться, никто никого не убьёт.
Дарина смотрела на меня с сомнением и надеждой одновременно. Я не стал ей пересказывать ни свой разговор с Инсеком, ни мозговой штурм, который мы устроили с Лихачёвым. Не хотел зря обнадёживать.
Она шагнула, прижалась ко мне. Первый раз после ссоры. Я погладил её по спине, поцеловал в ушко. Прошептал:
— Верь мне. Никто не умрёт.
Дарина обмякла, мы постояли чуть-чуть, обнявшись. Потом она вздохнула, открыла дверь и вошла.
Я вслед за ней.
Не знаю, была ли это комната Наськи. Мне кажется, что у куколок вообще не имелось постоянного личного пространства, они носились по всему Гнезду, спали там, где хотелось, а личных вещей толком не заводили. Так что скорее всего Дарина выделила ей первую попавшуюся свободную комнату рядом с лазаретом.
Тут было темно, на окнах глухие чёрные шторы, стояла одна-единственная кровать, рядом столик. На столике лампа с прикрученным до минимума светом, полуторалитровая бутылка воды. Ещё несколько пустых бутылок валялось на полу, рядом с обёртками и коробочками от какой-то еды.
— Я так и знала! — сказала Наська капризно.
Она лежала, укрывшись простынёй, и держала в руках книжку. Кажется, какую-то новую, не те, что читала вчера. На ней был здоровенный свитер взрослого размера, в котором она ещё вчера тонула, сквозь горловину торчали и тонкая шея, и тощие плечи.
Сейчас свитер был ей впору.
И ростом, похоже, она была со жницу.
Приблизившись, я сел на край кровати. Сказал:
— На Дарину не ругайся. Я настоял.
Наська поморщилась, отложила книгу и спросила:
— Как я выгляжу?
— Ужас, — сказал я честно.
На самом деле пока это был ужас, а не ужас-ужас-ужас. У неё лишь покраснела кожа, и она вся опухла, но умеренно. Пока лишь настолько, чтобы сочувственно глянуть на толстую девочку, а не чтобы испугаться.
Но теперь, конечно, сразу было ясно, что Наська — Изменённая.
— Пока ещё ничего, — протянула Наська. — Вот когда у меня вырастут рога…
— У матери Гнезда нет рогов, — сказал я. — Я видел передачу, где показывали мать.
— Так матери их сбрасывают, — Наська фыркнула. — Время от времени. Когда слишком большими вырастают. Сбрасывают рога, хвост и чешую…
Конечно, это всё был пустой трёп. Мать Гнезда — крупная, высокая, выше старшей стражи. С очень большой лысой головой. Кожа багрово-красная, но не чешуйчатая.
— Я достал возвратный мутаген, — сказал я.
— Знаю. Дарине, — быстро ответила Наська. — Мой на тумбочке.
Я глянул — да, среди коробок от еды лежал и контейнер с мутагеном матери.
— Я приняла лишь первую фазу, — сказала Наська. — Изменение лишь началось.
— Дарина считает, что возвратного может хватить на двоих.
Наська глянула на Дарину. Мне показалось, что в глазах у куколки мелькнул испуг.
— Нет. Дарина, нельзя. Порция на одного! И я не брошу Гнездо!
— Не спеши, — попросил я. — Вовсе не обязательно тебе превращаться в мать. Я уверен, что договорюсь с большим Гнездом.
