Шрифт:
Закладка:
– Есть теория, которая связывает название этого напитка, – начала Маргарита тоном школьной учительницы, – с атомным весом лития, около семи граммов на моль. Литий начали добавлять в этот напиток за две недели до начала Великой депрессии 1929 года, что оказалось кстати, поскольку литием тогда лечили депрессию.
После этого сообщения хранительница семейного кошелька Куропаткиных заявила, что она не выдаст главе семьи два “квотера” для автомата Seven Up, но не из-за лития, который перестали добавлять в 1948 году, а из-за сахара, который, наоборот, стали добавлять в огромных количествах. Разгоревшаяся полемика закончилась победой сострадания над логикой, и Куропаткину было выдано два “квотера”.
Когда Ш увидел выкатившуюся из автомата ледяную запотевшую алюминиевую банку, он испытал примерно такое же чувство, какое испытывает алкоголик при виде запотевшей рюмки с ледяной водкой. Хранительница их семейного бюджета была далеко, поэтому Шуша, не задумываясь, опустил в автомат свои два “квотера”. Пить ледяной Seven Up в пустыне оказалось сказочным наслаждением. Математик и архитектор тут же заявили Маргарите, что будут покупать и пить его на каждой бензоколонке, и плевать им на калории, ожирение, диабет и потерю привлекательности для лиц противоположного пола.
Вакханалия продолжалась, пока не обнаружилось любопытное свойство этого напитка. Он прекрасно утоляет жажду, но ровно на пять минут, после чего пить хочется еще сильнее. Легко попасть в замкнутый круг и пить Seven Up, уже не переставая.
– Именно это произошло с некоторыми индейскими резервациями, – сказала Маргарита. – Там есть индейцы, которые только лежат и пьют Seven Up, который правительство поставляет им бесплатно в неограниченных количествах, потому что у американцев комплекс вины за геноцид. Животы у индейцев раздуваются до диких размеров, а продолжительность жизни падает лет до двадцати.
– Это же тоже геноцид! – возмутился Шуша. – Неужели ничего нельзя сделать?
– У американцев существует культ индивидуальной свободы, – объяснила Маргарита. – Они считают, что не могут навязать индейцам свое представление о здоровье. А что бы вы предложили – надеть на них смирительные рубашки и отправить на принудительное лечение к психиатру Снежневскому?
– Давайте заедем в какую-нибудь резервацию и посмотрим своими глазами.
– Видите ли, Шуша, – сказала Маргарита. – Во-первых, у нас жесткий график, и мы должны попасть в Нью-Йорк не позднее 26 мая. Я была бы готова заехать на резервацию, если бы вы вычеркнули из списка ваших знакомых из Огайо. А во-вторых, я вообще считаю, что глазеть на живых людей, как на животных в зоопарке, безнравственно.
К концу дня они были в Аризоне. Это была уже другая пустыня, не плоская, а гористая, заросшая сухими кустами, колючками и репейниками. Кое-где лежали нагромождения скал и камней. И среди всего этого, как распухшие телеграфные столбы, стояли кактусы. Некоторые прямые, как палки, высотой метров десять. Некоторые как бы в недоумении разводили руками-отростками. Некоторые стояли подбоченясь, как будто собирались танцевать мексиканский танец харабе, не хватало только сомбреро.
У Шуши родилась частушка:
– И что, есть реальная Валя, по которой вы тоскуете? – поинтересовался профессор.
– Конечно! Валентина Васильевна Щеголева. Моя мама.
Контора кэмпграунда была закрыта – заплатить за ночлег было некому. Зато удалось посетить туалет, единственную часть конторы, открытую круглосуточно. И снова, в который раз, поразились санитарной чистоте посреди пустыни. Снаружи на стенах конторы висели красочные плакаты, изображающие местную флору и фауну, включая все виды ядовитых змей. Главный совет администрации: “Вы змей не трогайте, тогда и они вас не тронут”. Плакаты советовали ходить в темноте с фонариком, чтобы не наступить на змею. Администрация явно больше заботилась о защите змей от людей, чем наоборот.
Около двух часов ночи раздались зычные отрывистые команды. Это профессор Куропаткин спасал их от стихийного бедствия. Сначала профессор не мог спать, стараясь понять по доносившимся из стоящего рядом фургона шорохам, чем именно там занимались. Когда загадка была в общих чертах разгадана, он обратил внимание на западную часть неба, покрытую тучами и пронизываемую молниями. Тут он вспомнил, как ровно год назад они с Маргаритой попали в страшную грозу в Техасе и их машину чуть не перевернуло ветром. Поэтому теперь, когда он увидел тучи и расколовшую все небо молнию, решение созрело с быстротой той самой молнии:
– Снять палатку! Вещи – в машину! Ехать!
На вопрос, куда ехать, ответа не было. Эта часть программы была в процессе разработки.
Отчаянный крик математика застал остальных членов группы врасплох. Сонные Шуша и Маргарита не были готовы к сопротивлению. Они послушно сняли палатку, закидали все вещи в машину и сели в нее сами. Постепенно к ним стали возвращаться сознание и воля. Они начали осторожно роптать на тему “не слишком ли поспешно некоторые руководители решают комплексные проблемы переброски людских ресурсов?”. Дождь то накрапывал, то переставал. В конце концов робкий ропот перешел в открытый бунт. Шуша и Маргарита вылезли из машины, снова поставили палатку и легли спать. Притихший и пристыженный профессор тоже лег. Они спокойно проспали до утра. Буря так и не материализовалась.
У читателя может возникнуть впечатление, что профессор был неправ, а эти двое правы. Это неверно. Прав как раз оказался профессор, но это была правота сэлинджеровского Гао, который “проникает в строение духа и, постигая сущность, отметает несущественные черты”. Буря произошла на 24 часа позже, в кэмпинге около города Флагстаффа. Они вымокли до нитки и потом два дня сушили матрас, спальные мешки и подушки в сушильных автоматах прачечной, уже ставшей привычным элементом американского туризма.
В городе Скотсдейле они долго гоняли по пустынным выжженным солнцем улицам, пока наконец не увидели забор, около которого стоял скульптурный знак Soleri, в честь архитектора, скульптора и визионера Паоло Солери, придумавшего “город будущего” Аркозанти. На заборе висели две надписи: “Открыто с 8 до 5” и “Просим не фотографировать мистера Солери и его учеников”. Пройдя сквозь сотни развешенных бронзовых колокольчиков и больших колоколов, они увидели весь город. Разбросанные по территории постройки представляли собой скульптурное переплетение бетонных растительных форм. Все было трехмерным, формы то врастали в землю, то вскидывались куполом, поддерживаемым причудливо изогнутыми орнаментальными подпорками. В голову приходили слова “вычурность” и “ар-деко”.
В начале 1970-х сотни студентов-архитекторов со всего мира были готовы не только работать в Аркозанти все лето, но и платить за это право три тысячи долларов. Для Шуши возможность попасть туда в те годы была еще менее реальной, чем, скажем, полет на Луну. Даже если каким-то чудом его – не комсомольца, проводящего время в кафе с диссидентами и антисоветчиками, – выпустили бы за границу, где бы он взял три тысячи долларов?
