Сестра Юй вела учет и не придиралась к самым бедным студентам, если им не хватало на полную стоимость бутылочки туши.

— Заплатишь, когда сможешь, — говорила она.

У студента всегда должна быть тушь для занятий.

Сестра Юй следила за тем, чтобы у каждого из нас имелось хотя бы немного карманных денег, неучтенных старшим Чаном.

В тысяча девятьсот сорок пятом году, когда закончилась война, нам уже не нужно было следить за тем, чтобы наши слова не оскорбляли японцев. На улицах круглые сутки трещали фейерверки, что не мешало жителям чувствовать себя счастливыми. За одну ночь улицы заполнились всевозможными торговцами с самыми разными угощениями и предсказателями с удачными толкованиями. Гао Лин решила, что пришло время узнать о своей судьбе, и мы с Сестрой Юй отправились вместе с ней.

Предсказатель, которого она выбрала, мог написать три разных слова тремя отдельными кистями, которые он держал в одной руке. Первую кисть он прижимал к кончику большого пальца, вторую — к его основанию, а третью — к основанию кисти.

— Мой муж мертв? — спросила его Гао Лин.

Мы все удивились прямоте ее вопроса, а затем, затаив дыхание, следили за тем, как на бумаге одновременно появляются три слова: «Возвращение, терять и надежда».

— И что это значит? — спросила Сестра Юй.

— За еще одно небольшое пожертвование небеса позволят мне истолковать это предсказание, — произнес мужчина.

Но Гао Лин сказала, что она и так довольна его ответом, и пошла дальше.

— Он мертв, — объявила она.

— Почему ты так решила? — спросила я. — Его слова могли значить и то, что он жив.

— Там было ясно сказано, что пора расстаться с надеждой на его возвращение.

— Может, он имел в виду, что муж вернется, когда мы потеряем надежду? — предположила Сестра Юй.

— Не может этого быть, — отмахнулась Гао Лин, но я заметила, каку нее уже появились сомнения.

На следующий день мы сидели во дворе при лавке, наслаждаясь спокойствием, как вдруг до нас донесся голос:

— Эй, а я думал, ты умерла.

Это сказал солдат в военной форме, смотрящий на Гао Лин.

— Что ты здесь делаешь? — спросила его Гао Лин, поднявшись со скамьи.

— Я здесь живу, — ухмыльнулся тот в ответ. — Это мой дом.

И тогда мы поняли, что перед нами Фу Нань. Я впервые видела человека, который мог стать моим мужем. Он был крупным, как и его отец, с длинным широким носом. Гао Лин встала, забрала у него узел с вещами и предложила сесть. Она обращалась с ним с подчеркнутой вежливостью, как с нежеланным гостем.

— Что случилось с твоими пальцами? — спросила она.

У него отсутствовали оба мизинца.

Он сначала смутился, потом рассмеялся.

— Я чертов герой войны, — сказал он, затем посмотрел на нас. — А это кто такие?

Гао Лин назвала наши имена и пояснила, что каждый из нас делает в лавке. Фу Нань кивнул, потом указал на Сестру Юй.

— Эта здесь больше не нужна. Я сам буду заниматься деньгами.

— Она — моя добрая подруга.

— А ты кто такая? — вперил он тяжелый взгляд в Гао Лин, но когда та не отвела глаз, добавил: — А, все та же бойкая гадюка… Ну, можешь спорить с новым хозяином лавки. Он приедет завтра.

Фу Нань швырнул на стол документ, покрытый красными отметинами именных печатей. Гао Лин тут же ее подхватила.

— Ты продал лавку? У тебя не было никакого права! Ты не можешь заставить нашу семью работать на кого-то другого! А долг, почему он стал еще больше? Что ты сделал? Проиграл деньги? Прокурил? Проел? Что?

— Сейчас я пойду спать, — сказал он. — А когда проснусь, я не хочу больше видеть здесь эту горбатую женщину. Мне на нее смотреть страшно. — И он отмахнулся, чтобы прекратить дальнейшие препирательства.

Он ушел, и вскоре до нас донесся запах опиумного дыма. Гао Лин принялась ругаться.

Учитель Пань вздохнул:

— Ну, главное, что война закончилась и мы можем спросить друзей из медицинского колледжа, не знают ли они, где можно найти свободный угол.

— Я не уйду, — заявила Гао Лин.

Как она могла так сказать после всего, что она говорила о своем муже?

— Ты что, останешься с этим бесом? — воскликнула я.

— Это наша семейная лавка, и я никуда из нее не уйду. Война закончилась, и сейчас я готова дать ему отпор.

Я попыталась отговорить ее, но Учитель Пань коснулся моей руки:

— Дай ей время. Она придет в себя.

Сестра Юй в тот же день ушла в медицинский колледж, но вскоре вернулась.

— Там мисс Грутофф, — сказала она. — Ее освободили из плена. Вот только она очень, очень больна.

Мы вчетвером немедленно отправились ее проведать в доме еще одной иностранки, миссис Райли. Стоило нам только войти, и я сразу заметила, как исхудала мисс Грутофф. Раньше мы шутили, что у иностранок большая грудь, потому что они пьют много молока. Но сейчас мисс Грутофф выглядела истощенной и очень бледной. Она настояла на том, чтобы встать и поприветствовать нас. Мы же пытались ее убедить не беспокоиться и не утруждать себя вежливостью по отношению к старым друзьям. Кожа на ее лице и руках висела складками. Некогда рыжие волосы были седыми и редкими.

— Как вы поживаете? — спросили мы ее.

— Неплохо, — ответила она, радостно улыбаясь. — Как видите, жива. Японцы не смогли заморить меня голодом. А вот комарам почти удалось высосать из меня жизнь. Малярия.

Две маленькие воспитанницы приюта тоже заболели малярией и умерли, но я не стала говорить об этом мисс Грутофф. У нас будет достаточно времени, чтобы поделиться дурными новостями.

— Вы должны скорее поправиться, — сказала я, — чтобы мы могли снова открыть приют.

Мисс Грутофф покачала головой:

— Старого монастыря больше нет. Он разрушен. Мне об этом сказал один из миссионеров.

Мы все вскрикнули.

— Деревья, здание — все было сожжено и уничтожено.

Вторая иностранка, миссис Райли, кивнула.

Мне хотелось спросить, что случилось с могилами, но я не смогла произнести ни слова. Я чувствовала то же самое, что и в день, когда мне сказали, что Кай Цзин мертв. Подумав об этом, я попыталась представить его лицо, но у меня получилось лишь вспомнить, как лежат камни на его могиле. Как долго я его любила, пока он был жив? И как долго я горевала с тех пор, как его убили?

Тем временем миссис Райли сообщила:

— Мы собираемся открыть в Пекине школу, как только