Ваши романы все похожи на сборники рассказов?

По-моему, про более длинные романы этого не скажешь. Например «Книга Дэйва», «Окурок», да все полнометражные романы — это романы, а не циклы рассказов. Мою философию в отношении литературы лучше выражают рассказы, романы же — это по большому счету действительно романы. «Книга Дэйва», которую практически невозможно перевести, так что вряд ли она появится в России, — в этом смысле, пожалуй, самый законченный из моих романов. Это наиболее полно воплощенный из моих альтернативных миров. Так что, знаете, в той мере, в какой их вообще можно считать романами, каждый из этих полнометражных романов — продолжительное связное повествование.

У вас есть любимый район в Лондоне?

Нет у меня такого. Есть город как целое, в нем я живу. Я много где жил в Лондоне. Всю жизнь тут прожил, за исключением пары лет. Родился в каком-нибудь километре от этого места, где мы сейчас сидим. Так что я — здесь, и всегда был здесь. Знаете, лондонцы любят говорить о своем маленьком районе, о своей деревушке — это не для меня. Не хочу быть деревенским жителем. Хотел бы — поехал бы жить бы в деревню; а я живу в большом городе. Так что не могу сказать, что этот квартал лучше, а тот хуже. Действие моих книг часто происходит в тех местах, где я вырос, на севере Лондона. Но это потому, что они мне так хорошо знакомы — где что находится, расположение улиц. В общем, просто удобства ради. Знаете, когда читаешь книгу — пусть даже в переводе, например читает человек по-русски, никогда в Лондоне не бывал, — сразу становится ясно, понимает ли писатель, где он находится. Когда читаешь… того же Булгакова, где он пишет про Москву, тебе ясно: он знает, о чем пишет. Когда читаешь… когда читаешь Набокова, про Берлин в межвоенный промежуток, тебе ясно: он знает, о чем пишет. Вот что для писателя важно. А любимых районов у меня нет. Мне вся территория нравится, весь город.

А как приезжему попасть в наиболее «лондонские» районы?

Тут я вам помочь не могу — ну, в общем… не могу, и все. В каком-то смысле, чтобы попасть в наиболее «лондонский» район, надо перенестись в XIX век. Ведь город в основном был построен в XIX веке — это город XIX столетия. Взять хотя бы южную часть города, где я живу. Моя улица в Стоквелле — последняя улица, ее построили последней в 1868 году, как и мой дом. Это дает какое-то представление о викторианском Лондоне. Потом был промежуток между Первой и Второй мировой войной — тогда тоже в Лондоне много построили, расширили его границы. Это дает представление о том периоде. Одним словом, важен весь город как целое. Ну, пойдете вы к лондонским стенам — им 2000 лет, но о современном городе они вам мало что расскажут. Так что не могу я вам тут помочь.

Вы можете назвать три самых английских явления или вещи?

Ну, знаете… это сложно. Британия — искусственное политическое образование, довольно бессмысленное. В основном это… Понимаете, Британии не было, пока Шотландия не присоединилась к Англии в начале XVIII века. Это относительно молодое явление, теперь от него уже ничего не осталось. Нет больше Британии. Если и были такие вещи, наиболее известные символы Британии, то связаны они были с имперской эпохой — сегодня их уже нет. Среди них можно было бы назвать Гонконг, где теперь китайцы, или Зимбабве, бывшая Родезия, где сейчас всем заправляет сумасшедший диктатор с гитлеровскими усиками, или… Понимаете, вот эти вещи определяют то, чем когда-то была Британия. Может, еще британская армия, которую сейчас обстреливают в Афганистане (кажется, про что-то подобное слышали и в бывшем Советском Союзе), — вот вам еще возможный символ всего британского. Что касается людей британской национальности… Королева — лицо британской национальности, поскольку, не будь Британии, в ее существовании не было бы никакого смысла. Прекрати свое существование Британия — а я вполне уверен, я надеюсь, что это произойдет, — исчезнет и королева, так, знаете, в облачке дыма. Гордон Браун? Премьер-министр из Шотландии, избранный… да никем, по сути, не избранный; округ его — в Шотландии, а это практически независимое государство. Стань Шотландия независимой, и существованию Гордона Брауна тоже конец. Какой в нем тогда смысл? Так что символов Британии на самом деле не существует.

Перевод Анны Асланян

Мишель Турнье (Michel Tournier)

Французский прозаик, эссеист.

Родился в 1924 г. в Париже. Учился на философских факультетах в Сорбонне и Тюбингенском университете. В 1948–1949 гг. в Музее человека занимался этнографией под руководством К. Леви-Стросса. Работал на «Радио Франс» журналистом и переводчиком, сотрудничал с газетами «Ле Монд» и «Фигаро». С 1956 по 1968 г. переводил с немецкого языка. В 1968-м с Люсьеном Клергом участвовал в организации фотографического фестиваля в Арле.

Книги: «Пятница, или Тихоокеанский лимб» (Vendredi ou les Limbes du Pacifique, 1967), «Лесной царь» (Le Roi des Aulnes, 1970), «Пятница, или Дикая жизнь» (Vendredi ou la vie sauvage, 1971), «Метеоры» (Les Météores 1975), «Тетерев» (Le Coq de bruyère, 1978), «Бегство мальчика с пальчик» (La Fugue du Petit Poucet 1979), «Pierrot ou les secrets de la nuit» (1979), «Каспар Мельхиор и Бальтазар» (Gaspard Melchior et Balthazar, 1980), «Le Vol du vampire» (1981), «Зарисовки со спины» (Vues de dos, 1981), «Жиль и Жанна» (Gilles et Jeanne, 1983), «Des clefs et des serrures» (1983), «Золотая капля» (La Goutte d'Or, 1985), «Petites proses» (1986), «Le Taboret le Sinaï» (1988), «Полночный влюбленный» (Le Médianoche amoureux, 1989), «La Couleuvrine» (1994), «Le Pied de la letter» (1994), «Le Miroir des idées» (1994), «Элеазар или Источник и Куст» (Eléazar ou la Source et le Buisson, 1996), «Sept contes» (1998), «Célébrations» (1999), «Journal Extime» (2002), «Allemagne un conte d'hiver de Henri Heine» (2003), «Le Bonheur en Allemagne?» (2004), «Les Vertes lectures» (2006) и др.

Литературные премии: Большая премия Французской академии (1967), Гонкуровская премия (1970). Член Гонкуровской академии (с 1972 г.). Медаль Гёте (1993). Почетный доктор Лондонского университета (1997).

Мишель Турнье — классик современной французской литературы. Писатель признанный. Пожилой одинокий человек. С классиками беседовать трудно. Хотя бы потому, что они часто повторяют все то, что