воняли. И пробираясь сквозь эти завалы, я старался вообще не дышать, сложенная в несколько слоев моя сменная рубашка помогала слабо. Но все же это было гораздо лучше, чем ничего. Я был одет в свой привычный плащ, с накинутым капюшоном. И разобрать что там за фигура идет под покровом ночи в капюшоне, было решительно не возможно. Все мои соученики притихли, испуганно мерцая омутами глаз, в которых застыл страх, страх который просто так не уходит. Они долго еще будут просыпаться в липком поту от кошмаров, что терзают по ночам, когда каждое пробуждение подобно борьбе, оно всегда сопровождается судорожными рывками. И человек изо всех сил старается разорвать эти холодные цепи ужаса. Все они оказались в самом центре урагана, и я уверен, что каждый из них запомнит эту ночь навсегда.

Это и была наша пресловутая практика. Выжил — сдал. В эту ночь все мы сдали экзамен, каждый свой, но сдали все. Даже Джессамина. Они увидели одинокую фигуру в капюшоне, что шла в ночи в лагерь. Никто из них не был наивным, и ничего хорошего они не ждали. Лизи так и сидела возле своего дерева, зажав уши руками и зажмурившись, легонько качаясь взад вперед, что-то бубня себе под нос. Она была для меня ближе, поэтому к ней я и пошел в первую очередь. Я понятия не имел, что мне им говорить. В голове было пусто, но все объяснения потом. Нужно их освободить и убраться отсюда. А там уже что-нибудь придумаю, свалю все на мастера в крайнем случае. Ему уже все равно.

Я подошел сзади и попытался ее позвать, но она ничего не слышала, зажимая уши руками и все так же качаясь. Поэтому легонько дотронулся до ее плеча. Она содрогнулась как от удара и отстранилась, затравленным взглядом на меня посмотрела. В глазах плескался океан страха и застыли слезы. В конце концов, она была всего лишь совсем молодой девушкой, еще вчерашний ребенок. Пришлось убрать тряпку и скинуть капюшон.

— Все хорошо Лизи. Это я, Дарий. Мы победили и все закончилось.

Она неверяще смотрела на меня, своими расширившимися глазами. Эмоции мелькали на ее лице, как листья, уносимые бурей. Страх, неверие, узнавание и надежда. Ведь надежда неистребима, потому что она принадлежит не нам, она заложена на генетическом уровне, написанная кровью наших далеких предков, чья отважная преданность и любовь друг к другу подарили нам почти все хорошее, что есть в нас поныне. Именно надежда, это заложенное в нас древнее семя, питает наши сердца и возвращает им силу. С тех давних пор сознание каждого из нас балансирует между двумя вещами, которые предлагает на выбор надежда: темной ночью заполенной призраками прошлого и светлой, чистой, еще не заполненной страницей грядущего дня.

— Я сейчас тебя освобожу, а потом тебя ненадолго оставлю, мне нужно открыть клетки и помочь остальным. Ты как, сможешь побыть одна немного?

Она кивнула механически, по моему не до конца осознавая вопрос, но тут же зажмурилась и помотала головой. Открыв глаза в которых уже стояло понимание.

— Дарий? Но как это возможно⁈ Ты же погиб там в городке, этот жуткий старик сказал, что убил тебя. — Тут же затравленно оглянулась, сжавшись в комок. — Он где-то тут.

Я сел на корточки, пытаясь ее успокоить, и заодно ковырялся отмычками в замке, снимая с нее кандалы, при виде которых мое сердце спотыкалось, так же как мои ноги, когда они были закованы.

— Не переживай Лизи. Он действительно еще тут, он в лесу неподалеку, но он там и останется навсегда, и уже никому никогда не сможет навредить. А я не погиб, там ночью когда я убегал от его мертвецов, я спрыгнул с обрыва в море. По другому было никак. Я все расскажу, но нужно сначала освободить остальных и убраться отсюда.

Она тихо засмеялась, закрыв руками лицо. Что было в этом смехе: разочарование или облегчение? Я не смог понять. Но смех перешел в плачь и ее плечи начали вздрагивать. Положив рядом с ней свою сумку я снял с себя плащ, накинув его на нее.

— Я быстро, нужно освободить остальных. Ничего не бойся, хорошо? — На что она лишь кивнула, хлюпая носом, все так же закрывая лицо руками.

Оставив Лизи я пошел к остальным, при свете пылающей кареты и догорающей кучи мертвецов они наконец разглядели меня без плаща и капюшона, и теперь удивленно шушукались между собой. Смотря на меня как будто я был одним и тех, кто двадцатью минутами ранее с безумным ревом когтями и зубами разрывал на части их похитителей.

Их клетки-телеги стояли у самого края поляны. Вокруг были целые барханы оплавленных и замороженных мертвых тел. Ведь тут именно тут и шел основной бой, тут был этот безумный урод Морис и основная часть гвардейцев Валуа. Именно на него я послал всю орду, но идя тут самому, как-то все смотрелось совершенно по другому. Виднелась дымящаяся гора мяса Молота. Ему оторвали ноги по пояс, лишив подвижности, оторвало руку, спереди он был утыкан как еж арбалетными болтами и дырами от заклинаний, став напоминать здоровый почерневший сыр в который щедро натыкали зубочисток, а сзади вся его могучая спина была разворочена мертвецами Мориса, ведь они на нем висели гроздьями, пытаясь пробиться сквозь мышечный каркас. А вокруг все было разворочено, раздавлено и разорванно. Порезвился я им знатно. Я остановился возле него, и наклонился, разглядывая свое творение.

—…Дарий?

— Привет Франко, — этот голос я узнал сразу, и ответил даже не повернувшись, разглядывая Молота, — я рад, что ты жив. Сейчас я открою вашу клетку.

— Что происходит Дарий⁈ — Он подошел к решетке, схватившись за нее руками, его лазурные глаза блестели в ночи, отражая пламя горящей кареты.

— Мы победили, враги бежали, — я посмотрел на раздавленного в блин гвардейца Валуа, — или умерли, в основном умерли.

— Мы?

— Ага. Давайте все вопросы потом, тут воняет жуть, сейчас всех освобожу и надо уходить отсюда.

— Что с Элизабет⁈

— Она в порядке Франко, — я оглянулся посмотреть на ее маленький силуэт сжавшийся в комочек, так и сидящий на том же месте, — насколько это вообще сейчас возможно.

Франко был ранен, он сильно хромал на правую ногу, у него было разбито лицо, правая сторона опухла и заплыла, судя по всему его основательно и долго били. И оглядев оставшиеся лица, я понял, их всех били, даже девушек. Я ковырялся в замке клетки оглядывал их, а они молчали, смотря на меня, кто-то из девушек заплакал. Мои отмычки были маленькие, они превосходно подходили для вскрытия небольших замков, но тут висел амбарный замок, тут бы больше подошел кусок жесткой проволоки чем мои небольшие отмычки. Но ничего другого не было, поэтому ковырялся ими как мог. Но все равно я и его победил, он глухо щелкнул и открылся. Я помог нашим спуститься, их всех заметно шатало, половина хромала и кривилась от боли, многие были ранены. Больше всех досталось Герману и Франко. Если Франко мог ходить сам, то второго натурально выносили. Все с ужасом смотрели на груду мяса Молота, что валялся в паре ярдов от клеток, до них он так и не дополз.

Подойдя ко второй клетке с облегчением вздохнул, тут сидела вся наша оставшаяся группа, и Кассиан тоже тут сидел, сверкая своими темными раскосыми глазами, но главное жив упрямец. Хоть и изрядно ранен. Но больше всего досталось Алисии. Ее натурально изуродовали, стерев всю ее красоту, запекшаяся корка крови и покрывала всю левую сторону ее лица и уходила дальше. Вся ее шикарная грива волос с этой стороны была сожжена. И она безучастно сидела смотря перед собой. Вечно веселая Алисия, наша первая красавица, каждый из парней на нее заглядывался и я был не исключение. И теперь она была сломлена, на смену ее задорному характеру пришло нечто худшее, чего я никогда не видел в жизни: глубокая печаль человека, смирившегося с поражением. Но я надеялся, что попав в родной дом, она сможет выбраться из этого глубокого колодца безнадеги. В конце концов уродство это не приговор, да и магия тут на многое способна. А денег у ее семьи предостаточно. Главное, что она сама жива.

На каждом из них были кандалы, артефактные кандалы, что не дают использовать магию, и пьют ее из своего носителя, как итог все были опустошены до донышка. А магическое истощение