– Я хочу «Целую жизнь», – говорит Бейли, глаза у него зажмурены, голос очень возбужденный. – В обмен на это все: угрозы мистера Крэншоу и риск, что ваше лечение не сработает и будет только хуже. Я считаю, так будет справедливо.

Я смотрю на доктора Хендрикс и доктора Рэнсома, те перешептываются, активно жестикулируя. Наверное, обсуждают, как будут взаимодействовать две процедуры.

– Это слишком опасно, – говорит доктор Рэнсом, подняв глаза. – Ни в коем случае нельзя делать их одновременно. – Он смотрит на меня. – Лу прав. Процедуру по увеличению продолжительности жизни можно сделать позже, но не в то же время.

Линда пожимает плечами и опускает глаза. У нее напряжены плечи, лежащие на коленях руки сжаты в кулаки. Она вряд ли согласится на лечение, если ей не пообещают продлить жизнь. Если я соглашусь, а она нет, мы, возможно, больше никогда не увидимся. Это странно – она работала в отделе еще до меня, я много лет видел ее каждый рабочий день.

– Я поговорю с исполнительным советом, – говорит мистер Аракин уже спокойней. – Нужны дополнительные юридические и медицинские консультации. Если я правильно понял, некоторые из вас требуют сделать процедуру продления жизни в скором будущем частью протокола, и это является условием участия, верно?

– Да, – говорит Бейли.

Линда кивает.

Мистер Аракин стоит перед нами, слегка покачиваясь, переваливаясь с ноги на ногу. Свет отражается от его бейджика, движется по мере его покачивания. Пуговица на пиджаке исчезает из поля зрения и вновь появляется, когда мистер Аракин раскачивается вперед-назад. Наконец он останавливается и коротко кивает:

– Хорошо. Спрошу исполнительный совет. Думаю, они скажут нет, но все же спрошу.

– Имейте в виду, – говорит мисс Крисли, – что эти сотрудники не дали согласия на лечение, лишь согласились подумать.

– Я не лгу, – говорит Дейл. – И вы мне не лгите.

Он поднимается, немного неуклюже вылезает из-за стола.

– Пойдемте, – говорит он нам. – Надо работать.

Никто из них не произносит ни слова: ни адвокаты, ни доктора, ни мистер Алдрин. Мы медленно встаем, я чувствую неуверенность, почти дрожь. Разве можно так просто уйти? Но когда я начинаю двигаться, идти, я чувствую себя лучше. Сильнее. Я напуган, но и счастлив тоже. Чувствую себя легче, будто сила притяжения уменьшилась.

В коридоре мы сворачиваем налево и идем к лифтам. В широком холле перед лифтами стоит мистер Крэншоу с картонной коробкой в руках. Коробка полная, я не вижу всего, что там лежит. На самом верху громоздятся кроссовки для бега – марка дорогая, я видел такие в спортивном каталоге. Интересно, как быстро бегает мистер Крэншоу. По обе стороны от него мужчины в голубых рубашках – служба охраны компании. Глаза у мистера Крэншоу расширяются при виде нас.

– Что вы тут делаете? – спрашивает он Дейла, который идет впереди.

Мистер Крэншоу оборачивается к Дейлу, делает шаг в его направлении, и тут же мужчины в форме кладут руки ему на плечи. Он останавливается.

– Вы должны быть в корпусе двадцать восемь – G до четырех часов, это другое здание!

Дейл не замедляет шага, проходит мимо, не говоря ни слова.

Мистер Крэншоу, будто робот, поворачивает голову вслед за Дейлом, затем обратно ко мне.

– Лу! Что тут происходит?

Я тоже хотел бы знать, что он делает тут с коробкой в руках в сопровождении охраны, но я слишком вежливый, чтобы спросить. Мистер Алдрин сказал, что мы можем больше не волноваться по поводу мистера Крэншоу, поэтому мне необязательно отвечать, когда он задает невежливые вопросы.

– У меня много работы, мистер Крэншоу, – говорю я.

Он дергается, будто хочет бросить коробку и схватить меня за руку, но не делает этого, я миную его вслед за Дейлом.

В нашем корпусе Дейл начинает бормотать:

– Да, да, да, да, да…

А потом громче:

– Да! Да! Да!

– Я не плохая, – говорит Линда. – Я не плохой человек!

– Ты не плохой человек, – подтверждаю я.

Глаза Линды наполняются слезами.

– Плохо быть аутистом. Плохо злиться на то, что ты аутист. Плохо хотеть перестать быть аутистом. Все плохо. Все неправильно.

– Это глупо, – говорит Чай. – Говорят, что мы должны стремиться быть нормальными, а потом говорят – любите себя такими, как есть. Если хочешь измениться, значит, тебе что-то не нравится. Невозможно любить себя как есть и при этом хотеть поменяться.

Дейл улыбается, широкой улыбкой, которой я не замечал у него раньше.

– Если нам предлагают сделать невозможное, значит, они сами ошибаются.

– Да, – подтверждаю я. – Это ошибка.

– Ошибка! – говорит Дейл.

Я напрягаюсь. Боюсь, что Дейл начнет говорить про религию.

– Если нормальные люди предлагают сделать невозможное, значит, не всему, что они говорят, нужно верить.

– Но они не всегда врут, – возражает Линда.

– Не всегда врут не значит всегда говорят правду, – говорит Дейл.

Это очевидно, но я не задумывался раньше, что это действительно невозможно – хотеть измениться и одновременно принимать себя таким, какой ты есть. Наверное, никто из нас об этом не задумывался, пока Чай и Дейл не сказали.

– Я задумался еще у тебя дома, – говорит Дейл. – Тогда не смог все рассказать. Но начал думать.

– Если что-то пойдет не так, – говорит Эрик, – им придется тратить еще больше. Если реабилитация растянется.

– Я не знаю, что сейчас с Кэмероном, – говорит Линда.

– Он хотел быть первым, – говорит Чай.

– Было бы лучше проходить лечение по очереди, чтобы можно было увидеть, как оно действует, – говорит Эрик.

– Скорость тьмы была бы меньше, – говорю я.

Они смотрят на меня. Я вспоминаю, что не рассказывал им про скорость тьмы и скорость света.

– Скорость света в вакууме сто восемьдесят семь тысяч миль в секунду, – продолжаю я.

– Я знаю, – говорит Дейл.

– Мне интересно, – говорит Линда, – если предметы падают быстрее по мере приближения к земле, увеличивается ли скорость света при приближении к черной дыре?

Я и не знал, что Линда интересуется скоростью света.

– Не знаю, – говорю я. – В книгах вообще не пишут про скорость тьмы. Мне недавно сказали, что у тьмы нет скорости, что тьма – это просто отсутствие света, но я думаю, тьма не просто есть на этом месте, она должна была туда добраться.

Они какое-то время молчат.

– Если «Целая жизнь» способна продлить наше существование, то, может быть, нечто может увеличить скорость света, – говорит Дейл.

– Кэмерон хотел быть первым. Кэмерон станет нормальным первым. Это быстрее, чем мы, – говорит Чай.

– Я в зал, – отвечает Эрик и разворачивается.

Линда хмурится. На лбу глубокие бороздки морщин.

– У