Шрифт:
Закладка:
— Sí, — сказал Томас Хадсон. — Давайте, что у вас найдется.
Серафин поставил перед ним блюдо с хрустящими коричневыми ломтиками жареной свинины и блюдо с красным снеппером, запеченным в тесте так, что розоватокрасная кожица его была покрыта желтой корочкой, а под ней белела нежная мякоть. Серафин был рослый малый, не очень-то церемонный на язык, и ступал он тоже не церемонясь, потому что носил башмаки на деревянной подошве, постукивающие на мокром полу за стойкой, где всегда было что-нибудь расплескано.
— Холодное мясо подать?
— Нет. Хватит с него.
— Бери все, что ни предложат, Том, — сказала Умница Лил. — Ты же знаешь здешние порядки.
Про этот бар было известно, что даровыми коктейлями тут не угощают. Зато гости могли получать бесплатную горячую закуску, куда входили не только жареная рыба и свинина, но и кусочки жареного мяса и гренки с сыром и ветчиной. Кроме того, бармены смешивали коктейли в огромных миксерах, и после разлива там всегда оставалось по меньшей мере еще порции полторы.
— Теперь тебе не так грустно? — спросила Умница Лил.
— Да.
— Скажи мне, Том. Что тебя так огорчает?
— El mundo entero[60].
— А кого же не огорчает то, что творится во всем мире? И день ото дня все хуже и хуже. Но нельзя же только и делать, что сокрушаться из-за этого.
— Законом это не преследуется.
— А зачем законы, мы сами понимаем, что хорошо, что плохо.
Дискуссии с Умницей Лил на этические темы не совсем то, что мне требуется, подумал Томас Хадсон. А что тебе, дьяволу, требуется? Тебе требовалось как следует напиться, и ты, вероятно, уже пьян, хоть и не замечаешь этого. Того, что тебе нужно, ты получить не можешь, и твои желания никогда больше не исполнятся. Но ведь есть различные паллиативы, вот и воспользуйся ими. Действуй, Хадсон. Действуй.
— Voy a tomar otro de estos grandes sin azucar[61], — сказал он Серафину.
— En seguida, don Tomas[62], — сказал Серафин. — Вы что, хотите перекрыть свой же рекорд?
— Нет. Я просто пью, и пью спокойно.
— Когда ставили рекорд, вы тоже пили спокойно, — сказал Серафин. — Спокойно и мужественно, с утра и до вечера. И вышли отсюда на своих на двоих.
— Плевал я на свой рекорд.
— Имеете шанс побить его, если будете много пить и мало закусывать, — сказал ему Серафин. — Тогда шансы у вас есть.
— Том, побей рекорд, — сказала Умница Лил. — Я буду свидетельницей.
— Не нужны ему свидетели, — сказал Серафин. — Я свидетель. А кончу смену, передам счет Константе. Помните тот день, когда вы поставили рекорд? Так вот вы уже сейчас его перекрыли.
— Плевал я на свой рекорд.
— Вы в хорошей форме, пьете отлично, без перерывов, и пока на вас ничего не сказывается.
— К матери мой рекорд.
— Ладно. Como usted quiere[63]. Счет я веду на всякий случай, вдруг вы передумаете.
— Со счета он не собьется, — сказала Умница Лил. — Чеки-то у него с копиями.
— Тебе что нужно, женщина? Тебе нужен настоящий рекорд или фиговый?
— Ни то и ни другое. Я хочу highbolito con agua mineral.
— Como siempre[64], — сказал Серафин.
— Я коньяк тоже пью.
— Мне бы лучше не видать, как ты пьешь коньяк.
— Знаешь, Том, я однажды, когда садилась в трамвай, упала и чуть не погибла.
— Бедная Лил, — сказал Серафин. — Какая у тебя жизнь — полная опасностей и всяких переживаний!
— Уж лучше твоей — с утра до вечера стоишь за стойкой в деревянных башмаках и угождаешь пьяницам.
— Это моя работа, — сказал Серафин. — А угождать таким выдающимся пьяницам, как ты, для меня большая честь.
В бар вошел Генри Вуд. Он стал рядом с Хадсоном — высокий, весь потный, взволнованный переменой в ранее принятых планах. Что может доставить ему большее удовольствие, подумал Томас Хадсон, чем внезапное изменение планов!
— Мы едем к Альфреду в его «Дом греха», — сказал Генри. — Хочешь с нами, Том?
— Вилли ждет тебя в «Баскском баре».
— Пожалуй, на этот раз Вилли нам брать незачем.
— Тогда так и скажи ему.
— Хорошо, я ему позвоню. А ты поедешь, Том? Будет очень весело.
— Тебе надо бы поесть.
— Я закажу себе большой сытный обед. Ну, как твои дела?
— Мои дела хорошо, — сказал Томас Хадсон. — Отлично.
— Будешь перекрывать свой рекорд?
— Нет.
— Вечером увидимся?
— Вряд ли.
— Если хочешь, я приеду и переночую у тебя.
— Нет. Развлекайся. Только поешь чего-нибудь.
— Я закажу себе великолепный обед. Даю честное слово.
— Не забудь позвонить Вилли.
— Вилли я позвоню. Можешь не беспокоиться.
— А где у Альфреда этот «Дом греха»?
— У него великолепно. Дом смотрит на гавань, хорошо обставлен, и вообще там замечательно.
— Я спрашиваю адрес.
— Адреса я не знаю, но я передам с Вилли.
— Ты не думаешь, что Вилли обидится?
— А что поделаешь, Том? Не могу я пригласить его туда. Ты знаешь, как я люблю Вилли. Но есть места, куда я не могу таскать его за собой. Ты знаешь это не хуже меня.
— Ладно. Только не забудь позвонить ему.
— Честное слово, позвоню. И даю слово, что закажу себе шикарный обед.
Он улыбнулся, похлопал Умницу Лил по плечу и вышел. Для такого гиганта походка у него была удивительно красивая.
— А какие у него девочки в «Доме греха»? — спросил Томас Хадсон Умницу Лил.
— Да нет их, все разбежались, — сказала Умница Лил. — Там есть нечего. И выпивки, по-моему, тоже маловато. Куда ты поедешь — туда или, может, ко мне?
— К тебе, — сказал Томас Хадсон. — Но попозже.
— Расскажи мне еще что-нибудь веселое.
— Хорошо. Но о чем?
— Серафин, — сказала Лил. — Дай Томасу еще одну порцию двойного замороженного, без сахара. Tengo todavia mi highbolito[65]. — Потом, обратившись к Томасу Хадсону: —
