Роксана лишь надменно усмехнулась, сорвала корону и бросила в бурные речные воды.

– Это жертва Оксу!

А царь ещё перед свадьбой исполнил многие её желания. Пощадил и отпустил на волю плененных соплеменников, не разрушил крепость под скалой, не сжёг ни единого города. Родителя Роксаны, князя Оксиарта, назначил сатрапом Бактрии, позволив, как царю, чеканить золотые монеты!

– Что ещё мне сделать для тебя? – спросил он суженую. – Хочешь стать владычицей Востока? Я объявлю тебя императрицей. Повелевать будешь вкупе со мной!

– Императрицей? – заманчиво промолвила княжна. – Владычицей Востока? Сие мне любопытно… Пожалуй, я бы согласилась. Но знаю, мне скоро наскучит власть. Казнить и миловать, усмирять бунты, читать прошения… Нет, не хочу!

– Скажешь – покорю весь оставшийся заселённый мир. И положу к твоим ногам!

В ответ Роксана отдалилась и возвысилась, словно опять взошла на неприступную башню.

– И этого я не желаю! Покорённый мир у ног… Нелепо, скорбно и печально. Я задохнусь в дыму, в крови утопну. Зачем мне такой мир?

– Могу Окс повернуть вспять. Вычерпать Синее море. Горы сровнять!

– Право же, позреть на подобное забавно… Да только зачем? Пусть Окс течёт к своему морю… Мне надобно всего лишь одно твое слово!

– Всего лишь слово?..

– Верное слово мужа, согласно нашим обычаям, но не эллинскому лицемерию. К тому же ты надышался пылью Востока и нравами его. И посему запомни: коварства и вероломности я не потерплю.

– Говори, исполню!

Видя его решительность, Роксана снизошла, но взор был испытующим и беспощадным.

– Что ты позрел, когда ходил к Синему морю? – спросила вдруг.

– Пустыню цвета твоих косм.

– А что ещё изведал?

– Пески и соль… Бедствия македонцев, зной, голод, стужу. И ропщущих…

Слова княжны звучали как вердикт:

– Супротив тебя восстала стихия естества. Дабы вразумить, надо возжечь стихию Чу. Ты вкусил соль сей земли, но вынес из пустынь единственную жажду – подождав весны, вновь двинуться в полунощь.

– Я воин, и отступать от цели мне не свычно! – воспротивился царь.

– Добро, не отступай! И прежде завоюй меня! Тебе известна истина: добыть Вещество возможно, когда любовь взаимна. Я и после свадьбы не жена тебе – суть пленница. И покорить меня не в силах ни хитростью ратной, ни храбрецами. А только своим словом! Дай мне зарок никогда более не ходить к Рапейским горам. Не искать себе славы, отнимая чужие святыни, а вкупе с ними Время.

Сказала так и удалилась в свои покои, бывшие под куполом дворца седьмого яруса.

Все воины царя, брачевавшиеся на свадьбе вкупе с ним, тем часом вкушали плоды брака, а властелин Востока остался один среди плодов похода, словно песком засыпанный серебром и златом, к которому он в тот час испытал ненависть. Роксана требовала за свою любовь отречься от того, во имя чего замыслен был путь на Восток! Принести в жертву суть его славы и доблести, бросить к ногам священную воинскую добычу, которая была так близко, что оставалось лишь пойти и взять!

В тот миг великий полководец испытал то, чего не ведал прежде; он, словно конь на полном скаку, вдруг споткнулся о дилемму – любви и жертвенности. Прыгнул высоко и воочию позрел то, что зрел со стороны, когда Барсина во имя этих чувств предала отца и вручила ему своё приданое!

Открылось то, чему не учил Арис, водя его по саду философских знаний…

Потом он возненавидел дворец, который сам начертал и волей своей строил со смыслом соединения берегов, но тут увидел нелепость своей идеи и прочь бежал. Возмужавшие отроки агемы, которых он женил вкупе с собой и теперь вынудил следовать за ним, оставив брачные ложа, недоумевали. И гадали меж собой, отчего вдруг властелин Востока не тешится в опочивальне с юной и прекрасной женой, а прыща яростью и неистовством, мечется вдоль Окса или, припав к шее своего коня, шепчет, ровно безумный.

И здесь, в конюшне, он и узрел коня незаконнорождённого брата Птоломея! Вначале царю почудилось, он обознался – все-таки ночь была, да и ретивый буланый жеребец, однажды победивший в скачках царского Буцефала, был худ, изнемождён, но, едва почуяв руку Александра, вдруг отозвался подобострастным ржанием: признал, ибо и кони ведали, что значит быть близким к властителю.

– Но где же Птоломей? – вопросил взбешённый царь. – Коли вернулся, почему не сидел со мной на пиру? Почему меня не известили о возвращении посольства из Египта?!

В тот миг он даже забыл о дилемме, которую решал!

– Твой брат устал с дороги, – молвил Филота, отводя глаза.

И агема в тон ему залепетала с опасливой переглядкой:

– Намедни прибыл и притомился, пробудить не могли… Но если ты велишь, и мёртвого поднимем!

Царь вышел из конюшни.

– Веди меня к брату! – велел он Филоте.

– Дождись, государь, утра, – посоветовал тот. – Ступай лучше в опочивальню. Тебя ждёт молодая жена…

И тем ещё пуще взбесил властелина Востока! Он выхватил кнут у одного из отроков агемы и наотмашь ударил полководца.

Тот молча вытер кровь с рассечённого лица и молвил сквозь зубы:

– Повинуюсь, государь…

Подрагивая, агема скосила в сторону взоры, однако побрела вслед за царём к походному шатру, наспех поставленному среди возводимых стен Александрии. Тяжкая ковровая палатка тряслась и трепыхалась, словно в зыбучей лихорадке, а из отдушины валил дым. Мятый и пыльный стражник в персидских нарядах вскинул светоч и отпрянул, признав властелина Востока. Пал ниц, однако же успел сдавленно крикнуть:

– Ратуй, господин!..

Александр откинул занавес и встал на пороге. Две полуобнажённые персиянки освещали шатёр факелами, а на широком ложе буйствовал в соитии брат Птоломей. Под его мускулистым телом трепетала и стонала от страсти нежная и стройная Таис Афинская. Царь проявил выдержку и выждал, когда свитый клубок из тел распадётся, и лишь тогда промолвил:

– Ну, здравствуй, Птоломей.

Брат встрепенулся, вскочил, но гетера лишь откинула космы с лица и улеглась, заманчиво изогнув стан. Истинный сын Филиппа, воспитанный табунщиком по-спартански, тоже не прикрывал наготы, но царю, вкусившему пыли Востока, стало не по нутру. Однако он смолчал.

– Здравствуй, Александр! – воскликнул Птоломей, будучи искренним. – Не услышал, как ты вошёл!..

Властелин Востока воззрился на гетеру и спросил у брата:

– И свадебного пира не услышал?

– Прибыл поздно, – чуть смутился тот. – С дороги притомился… Но волю твою исполнил!

Гетера заманчиво улыбалась и отчего-то вызывала отторжение…

– Добро… Благодарю тебя. Теперь приданое в надёжном месте.

Птоломей расслабил скованные ещё сладострастным напряжением руки.

– Да, брат, надежнее огня нет ничего на свете. Варварские шкуры горели жарко…

Царь вскинул недоумённый