я бы улыбнулась его панике. Но я просто хочу, чтобы он подошёл ближе и никогда не уходил. Мне кажется, что я мечтала об этом целую вечность.

— Воды, — решает он, отступая от кровати.

Я закрываю глаза, пока он ищет воду.

Он бросается ко мне с другой стороны.

— Нет! Лина, очнись, — шепчет он.

Мои глаза закрыты и не могут открыться. Голова касается моей головы. Поцелуй прижимается к моему виску.

— Мне нужно, чтобы ты очнулась.

Его мольба заставляет мои веки открыться, и я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него.

— Оставайся в сознании, — приказывает он.

Он направляет струйку воды мне в горло, и это всё равно, что почесать зудящее место одним пальцем. Он, наверное, видит это на моём лице.

Я почти плачу, когда он убирает прохладную жидкость.

— Шшш, детка. Всё в порядке. Я не хочу давать тебе слишком много. Ты была так больна.

Я прощаю его. Но только потому, что он даёт мне то, что я хочу. Его руки, обнимающие меня.

Рыдания сотрясают моё наполненное болью тело. Я не грущу. Я так счастлива, так благодарна за то, что нахожусь здесь, с ним. Это, а также крайняя усталость, которая подобна одеялу, настолько тяжёлому, что я не могу его поднять.

— Джован, — шепчу я.

— Я здесь, — он нежно укачивает меня. — Я не ухожу, — его голос хриплый, густой от эмоций. — Я никогда не оставлю тебя, — он вытирает мои слёзы.

* * *

Я просыпаюсь. На этот раз мне легче открыть глаза. Я моргаю и смотрю на Садру, которая расправляет тунику, сидя в кресле-качалке. Она улыбается мне и спешит к двери, чтобы поговорить с кем-то снаружи, а затем возвращается к кровати.

— Татума, — мягко говорит она, поглаживая мои волосы. — С возвращением.

В отличие от Джована, она немедленно даёт мне воды. И много. Я с жадностью глотаю её, и ещё бульон.

Позже я жалею об этом.

Дверь распахивается как раз в тот момент, когда я опускаю голову к ведру, предоставленному нежной женщиной.

— Что случилось? — рявкает Король.

— Она отвыкла от еды, — тревожится Садра. — Бульона оказалось слишком много.

Я отворачиваюсь от набранной в рот воды, и большие руки прижимают меня обратно к подушкам. Я хватаюсь за живот, пока боль не отступает.

— Через несколько часов мы попробуем снова, — шепчет Садра.

Звук закрываемой ею двери эхом разносится по комнате.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Джован, поглаживая большим пальцем мои волосы.

Я вызываю самый сухой взгляд, которым обладаю, и направляю его на него, пока призрак улыбки не украшает его рот. Он наклоняется и нежно целует меня в лоб.

— Я оставлю тебя отдыхать, — говорит он, начиная выпутываться.

Рука, лежащая на его предплечье, напрягается, останавливая его. Некоторое время он смотрит мне в лицо.

Я зажмуриваю глаза.

— Не уходи.

Напряжение покидает его, словно он стряхивает снег с одежды. Он улыбается и идёт к двери, торопливо разговаривает с человеком, или, скорее всего, несколькими людьми, снаружи. Я хмурюсь, так как разговор задерживает его надолго.

Он возвращается и вместо того, чтобы занять прежнее место, удивляет меня тем, что снимает сапоги и, подняв меха у меня под боком, проскальзывает под них рядом со мной. Он осторожно поднимает мою голову и кладет её поверх своей твёрдой руки. Он слегка притягивает меня к себе, обхватывая свободной рукой мой живот.

— Скажи, если я сделаю тебе больно, — требует он.

Мои веки тяжелеют, но мне удаётся закатить глаза.

* * *

Щекотание на моей щеке вытягивает меня из глубин сна. Я убеждаю себя открыть глаза и смотрю мутными глазами на грудь Джована. Я достаточное количество раз изучала её гладкую упругость, чтобы сразу узнать. Я откидываю голову назад и заглядываю ему в глаза. Выражение его глаз согревает меня изнутри.

Он отходит, чтобы подать воды. На этот раз я сохраняю её в себе. Когда я заканчиваю, у него всё то же выражение лица. Он возвращается в постель и снова прижимает меня к себе. Джован облизывает губы, проводя пальцами по моей коже. Мои щёки, мой нос, мои глаза. Мои плечи расслабляются.

— Что произошло? — спрашиваю я.

Его взгляд темнеет.

— Там был ещё один солдат. Малир сказал, что вы сражались с пятнадцатью, но их было шестнадцать, один разведывал замок. Тебя ударили мечом в спину.

— Я ослабила бдительность, — говорю я, раздосадованная своим промахом.

— Ты сражалась с несколькими опытными бойцами и, по некоторым данным, забралась на гобелен в обеденном зале. Ты была измотана, — просто говорит он. — Этот человек мёртв. Убит твоим братом.

Я полусижу.

— Ландон в порядке?

— Да, — Джован отталкивает меня назад. — Рон, Санджей и Лёд были ранены, но выживут.

Слёзы застилают уголки моих глаз. Мой брат. Мои друзья. Они в безопасности.

Джован поглаживает мои волосы.

— Я… должен кое-что тебе сказать.

Я полусерьезно улыбаюсь ему, слишком расслабленная его движениями.

— Когда Осколок пришёл сообщить о твоём ранении, — начинает он.

Я смотрю, как тускнеют его глаза.

— Меня никогда не ударяли оружием, как тебя, но я думаю, что чувствовал ту же боль, о которой говорил Осколок, — он смотрит в сторону. — Его слова поставили меня на колени.

— Битва была окончена. Солати ушли, — добавил он, положив голову на подушку позади себя. — Я оставил Роско за главного и бежал сквозь ночь, чтобы добраться до тебя.

Я хочу побольше узнать о битве, но не желаю перебивать. Его рука под моей головой обвивается вокруг моего плеча, притягивая меня к себе ещё крепче. Моя рана дёргается, но у меня не хватает духу сказать ему, что мне больно. Не тогда, когда он так смотрит на меня.

— Ты всё ещё была жива, — он выдыхает, глаза сияют.

Его слова начинают произноситься торопливо.

— Мне сказали, что тебе осталось недолго. Меч прошёл насквозь, — он сжимает челюсть. — Ты маленькая, но ты лежала на кровати, такая крошечная и хрупкая. Одеяла выглядели так, будто могли раздавить тебя. Я сначала подумал, что ты умерла. Кажется, что все умирают. И я не смел надеяться, но ты дожила до следующего дня, и до следующего за ним, не двигалась, но каким-то образом по-прежнему дышала.

Слёзы стекают по моему лицу и впитываются в тунику Джована. Он поворачивается ко мне и сцеловывает их нежными губами.

— Я не надеялся вчера, не смею надеяться и сейчас.

— Я был в ярости от самого себя, — тихо говорит он, прижимаясь к моему виску.

Я отстраняюсь, чтобы изучить его.

— Я говорила тебе… — начинаю я.

— Дело не в этом, — вмешивается