Брайони. Она сокращает расстояние между нами и кладет свою руку поверх моей, дрожащей и все еще возящейся с пуговицами. Это заставляет меня остановиться. Она повторяет свой вопрос. На этот раз медленнее: – С тобой все в порядке?

– А почему должно быть иначе? – Мой подбородок дрожит, но я убеждаю себя, что Брайони этого не замечает. – Я произнесла эту речь не просто так. Все это время я знала, что мне здесь не место.

– Я не знаю, по какой причине ты решила сказать именно это, но я верю, что каждое слово было правдой.

– Тогда ты знаешь, почему я не подхожу для… для него.

Она фыркает от смеха.

– Возможно, это ты и планировала доказать, но взамен показала, почему ты – единственная, кто ему подходит.

– В этом нет никакого смысла, – качаю я головой.

– Это имеет смысл для любого, у кого есть глаза. Между вами что-то особенное. Возможно, так было с самого начала.

– Между нами нет ничего, кроме разногласий.

Брайони хитро улыбается мне.

– Разногласия – просто уродливое слово для обозначения страсти.

Я открываю рот, чтобы возразить, но я слишком устала. Делая шаг назад, я поднимаю Подаксиса, а после протискиваюсь мимо нее к двери.

– Если выиграешь, будь добра к Дориану и его сестрам, хорошо?

Брайони следует за мной по пятам.

– Мэйзи, ты уверена, что с тобой все в порядке?

Мои губы остаются плотно сжатыми. По правде говоря, я не знаю, в порядке ли я. Не знаю, буду ли когда-нибудь. Из-за моих действий я, скорее всего, буду мертва через три дня.

Но из-за тех же действий он будет жив.

Это единственное утешение, что у меня осталось. Может, этого достаточно.

– Со мной все в порядке настолько, насколько это возможно.

Одарив меня еще одной печальной улыбкой, она пожимает мне руку. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но сомневаюсь, что мои губы делают что-то большее, чем сжимаются в еще более плотную линию.

– Прощай, Брайони Роуз.

Я открываю дверь, чтобы сбежать…

Дориан стоит с другой стороны.

Он, не колеблясь, врывается внутрь, заставляя меня сделать несколько шагов назад. Его челюсть сжата, взгляд ледяной. Он смотрит только на меня, даже не потрудившись заметить Брайони или Подаксиса. Его голос звучит как низкое рычание.

– Почему ты это сделала?

Поморщившись, Брайони выскальзывает за дверь.

Подаксис извивается в моих руках.

– Мне следует предоставить вам немного уединения, – бормочет он.

– Нет…

Прежде чем я успеваю остановить моего друга, он спрыгивает на пол и выбегает вслед за Брайони.

Я сердито смотрю ему вслед, а Дориан захлопывает за ними дверь.

– Почему ты это сделала? – спрашивает он снова. На этот раз в его голосе слышится мольба.

Мои легкие сжимаются, пока я пытаюсь сохранить самообладание. Вздернув подбородок, я говорю:

– Сам знаешь почему.

Он подходит ближе, пока между нами не остается всего лишь один фут. Я пытаюсь отодвинуться, но упираюсь спиной в дверцы шкафа. С выражением боли на лице Дориан прикладывает руку к груди.

– Я не был готов.

Я впитываю его заявление, позволяя ему пронзить меня, как железный клинок. Ярость зарождается в моей груди, пробирает меня до костей.

– Ты не был готов? – повторяю я сквозь зубы. – Это все, что ты можешь мне сказать? Я сделала то, что следовало сделать, а ты не был готов? Как долго ты планировал водить меня за нос? До последней ночи? Заставил бы меня смотреть, как идешь к алтарю со своей невестой? Ты действительно такой жестокий и бесчувственный?

Грудь Дориана вздымается, пока он изучает мое лицо, положив руку всего в нескольких дюймах от моей головы, он опирается на дверцу шкафа и наклоняется.

– Это причинило бы тебе боль? Увидеть, как я беру в жены другую?

– Да, – говорю я. Мое признание колючее, как железо, слово царапает мне язык. – Для тебя это должно было стать достаточной причиной отпустить меня.

– Тогда ты признаешь это, – прищуривается Дориан. – Признай, что у тебя есть ко мне чувства.

Я хочу закричать ему прямо в лицо, что это не так, но не могу обмануть себя настолько, чтобы действительно поверить в это.

– Не имеет значения, что я чувствую. Мы не можем быть вместе. Я не стану причиной, по которой ты потеряешь все, ради чего принес столько жертв.

Дориан опускает голову и разочарованно рычит. Когда он снова смотрит мне в глаза, я вижу печаль.

– Сегодня вечером, сразу после вечеринки, я поговорил с отцом Виктором. Он был близок к тому, чтобы позволить мне самому выбирать женщину, с которой я хочу быть. Но ты только что разрушила это.

Мое сердце трепещет при мысли о том, что он торговался с Виктором – из-за меня, из-за нас – несмотря на то, что это могло поставить под угрозу его положение в братстве. Надежда угрожает разрастись в моей груди, но я топлю ее, умоляя, чтобы она разбилась об острые скалы разума.

– Поверь, я бы уничтожила гораздо больше, если бы осталась.

Выражение его лица смягчается.

– Мэйзи…

– Мы не можем быть вместе. Я не такая, как ты думаешь.

– Тогда скажи мне, какая ты. – Дориан подносит другую руку к моей голове, полностью окружая меня. Опустив лицо, он замирает, когда наши лбы почти соприкасаются. Я вздергиваю подбородок, держа свои губы вне досягаемости. Я знаю, что должна оттолкнуть его. Как можно сильнее, пока все не закончилось плохо. Но не могу найти в себе силы даже пошевелиться. Его близость опьяняет, разводя огонь, ревущий в моем животе. Когда он снова начинает говорить, в его голосе слышится улыбка. – Я уже знаю, что ты искусительница. Шелки. Женщина. Красивое, раздражающее, невероятно сложное создание. Так кто же ты еще?

Я могла бы сказать ему, могла бы рассказать правду. Я должна это сделать, но я молчу, оставляя свои секреты храниться глубоко в сердце. Эти секреты способны стереть желание, горящее в его глазах, способны заставить его ненавидеть меня вечно. Но у меня больше нет вечности. В моем распоряжении всего несколько дней. Неужели я монстр, если хочу, чтобы он помнил меня такой, как сейчас? С тем желанием, что он испытывает ко мне?

– Скажи, что у тебя нет ко мне чувств, – шепчет Дориан.

– Я… – Слова сгорают, превращаясь в пепел в моем горле.

– Скажи, что совсем меня не любишь.

При слове «любовь» мой желудок переворачивается. Он не может иметь это в виду. Дориан не может испытывать ко мне ничего, даже похожего на любовь. Мы едва знаем друг друга. Я не могу любить его.

Могу ли я?

Неужели любовь – причина, по которой я готова пожертвовать собой, только чтобы спасти его