– Добрый вечер, Кара, не знал, что вы в Пантеоне, – доброжелательно улыбнулся он.

– С проектом беда, сроки горят, – пробормотала я, с интересом поглядывая на его приветливое, бодрое, отдохнувшее лицо. – А вы что здесь делаете?

Йелло немного смутился, поднял на меня свои большие лучистые карие глаза и, неловко улыбнувшись, сказал:

– Прилетаю сюда иногда, чтобы пообщаться с родными, а потом иду на рыбалку.

Я улыбнулась, наморщила лоб, не понимая, что он имеет в виду.

– Хотите зайти ко мне в гости? – неожиданно предложил он, и ответ сорвался с языка раньше, чем я успела что-либо понять.

– Конечно!

Сфера господина Фейна изнутри представляла собой уютную гостиную с бревенчатыми стенами, в дальнем углу которой в камине трещал огонь, а в тонких дешевеньких рамочках были выставлены детские рисунки. Здесь было тепло и спокойно, словно в охотничьем или загородном доме, в котором по выходным любила собираться большая дружная семья. Я ощущала запах собачьей шерсти и луговых цветов, и мне казалось, будто я перенеслась в старую добрую сказку.

– Будете малиновый чай с печеньем? – радушно предложил он, и я кивнула.

– Йелло, у вас здесь так замечательно! – воскликнула я. – Атмосфера просто волшебная! Такая теплая и душевная, что хочется взять гитару и что-нибудь спеть.

Господин Фейн тихонько засмеялся.

– Я буду только за, Кара.

– Вы серьезно? – смутилась я.

– Почему бы и нет. Мне отчего-то кажется, что у вас отличный голос.

Мы выпили ароматного чаю, я высушила возле камина волосы, а затем, неспешно перебирая струны, исполнила несколько самых любимых романсов. Взбодрилась. И с любопытством спросила:

– Йелло, а что это за зеркало? – кивнула, указывая на серебристое прямоугольное стекло в огромной раме.

– Это? – Господин Фейн заметно стушевался. – Зеркало взросления… Мое изобретение.

– А что оно делает? – заинтересовалась я.

Собеседник почесал лоб, вздохнул.

– Кара, вы когда-нибудь интересовались, как будете выглядеть вы или кто-нибудь из ваших близких через пять – десять – пятнадцать лет? – зашел он издалека.

Не задумываясь, согласно кивнула.

– Вот и мне было интересно, поэтому его и создал. Это своего рода симуляция, и нет гарантий, что правильная, но ей хочется верить. Во всяком случае, мне.

– А как она работает? – мягко улыбнулась я.

– Просто подходите к зеркалу или подносите фотографию в полный рост того, кого хотите состарить. Ждете, пока сканер снимет с нее копию, а потом наблюдаете за тем, как вы или человек с фотографии начинает «расти» на глазах. В правом верхнем углу появляются цифры, которые обозначают день, месяц, год.

– Здорово! А можно попробовать?

Йелло тепло улыбнулся и, отхлебнув немного горячего напитка из чашки, мягко сказал:

– Конечно.

В один миг я оказалась около волшебного зеркала. Когда-то мне доводилось слышать выражение, что любая высокоразвитая технология практически неотличима от магии, и устройства Эдема были прямым доказательством этого. Но все же… Взять хотя бы наши прототипы. Что-то в них было такое особенное, чудесное… То, что я называла чарами души. Частичкой их создателя.

Стоило назвать свое имя, как зеркальная гладь подернулась пеленой и явила мое отражение, которое быстро стало стариться на глазах.

– Хватит! – выпалила я, посмеиваясь, пока не увидела себя совсем уж в преклонном возрасте. Трансформация остановилась. – Йелло, ваше устройство – нечто невероятное!

Он медленно подошел ко мне, достал из нагрудного кармана рисунок детей в разноцветных футболках и поднес его к стеклу.

– Это еще не все, – с улыбкой произнес собеседник, пока я с восторгом наблюдала за тем, как на гладкой серебристой поверхности из радужных переливов соткались образы двух мальчишек-сорванцов.

Они постепенно стали взрослеть, а цифры на счетчике закрутились…

– Это мои сыновья, Кара, – просто сказал Йелло. – Тот, что поменьше – Космо. – Он указал рукой на мальчугана с взъерошенными волосами, которого щекотал брат. – Ему бы сейчас было пять. А тот, что постарше – Тильгер, ему было бы девять. Мальчики, поздоровайтесь с Карой.

– Привет, Кара! – улыбнувшись, обратились ко мне дети из отражения, прекратив пихать друг друга локтями в бок. – Как дела?

– Отлично! А у вас как?

– Тоже неплохо, – первым ответил Тильгер. – Сегодня выходной. В школу не надо.

– А мне в садик! – поддакнул донельзя довольный Космо.

Я усмехнулась и перевела изумленный и восторженный взгляд с мальчишек на Йелло.

– Это не мои родные, Кара, – с ноткой смиренной горечи пояснил он. – Их интеллект не развивается, а опыт не обогащается, но иногда с ними приятно поболтать.

Иллюзия близости. Сублимация. Выходит, он тоже скучает по дому, хотя прожил в Эдеме полтора года.

Я сочувственно посмотрела на Йелло и ободряюще коснулась его руки. С минуту мы стояли молча, и это молчание было выразительнее любых слов. Затем Йелло, наверное, пожалев, что так неосмотрительно раскрылся, делано беспечно сказал:

– Чай остывает. Пойдем?

Мы поболтали недолго о всяких пустяках. Я самым бессовестным образом уничтожила печенье господина Фейна и в качестве компенсации предложила свои мандариновые запасы. Йелло посмеялся, и мы потихоньку стали прощаться.

– Кара, вы останетесь на ночь в Пантеоне? – спросил он, когда двери сферы раскрылись.

– Э-э-э… да. Я же бессмертный пони. А что?

– Хочу пригласить вас на рассветную рыбалку, – просто сказал он. – Приходите к центральному входу к половине шестого.

Я закусила губу, вспомнив свое чудесное пробуждение головой в траве и с увесистой спинкой кресла на бедре.

– Лучше зайдите за мной. Я планируя пахать всю ночь, но, скорее всего, меня под утро срубит.

Он улыбнулся.

– Договорились.

– Только звоните подольше, не стесняйтесь. У меня очень крепкий сон.

Йелло рассмеялся, и на этой позитивной дружеской ноте мы с ним расстались. Чтобы встретиться всего через семь с половиной часов.

Протирая заспанные глаза и сонно позевывая, я плелась за ним по белоснежным пустынным коридорам храма творцов.

– Доброе утро, Йелло, – тепло поздоровался охранник с моим спутником, но, распознав в семенящем за ним взъерошенном комочке, завернутом в мужской пиджак, меня, выпалил: – Госпожа Грант, стойте! Господин Феррен просил вас не выпускать из Пантеона до понедельника.

И стушевался, перехватив мой спросонья угрюмый взгляд.