По глубокой и самостоятельной учености история Неандера есть труд единственный в своем роде. По отзыву почитателя Неандерова Ульмана, имя учёного есть собственное имя Неандера. Что в особенности характеризует Неандера, как истинно учёного, — это тот признак, что он говорит в своей истории всегда и исключительно на основании первоисточников, тщательно им перечитанных. По счастливому выражению того же Ульмана, Неандер в своих исторических работах предлагает своему читателю не воду, заимствованную из отводных каналов (т. е. ничего он не берет из вторых рук), а потому часто перемешанную с чуждыми ей элементами, мутную, но чистое питье, непосредственно зачерпнутое из источника. Этим характером первоначальности и свежести запечатлено все, что выходило из рук Неандера, и было естественным следствием богатого и совершенно самостоятельного изучения подлинных исторических материалов, которому он предавался с неустанным прилежанием. Неандер с таким тщанием изучил неточных писателей, именно отцов церкви и средневековых писателей, как этого еще не бывало, — [418] что имело громадное влияние на новейшую обработку церковной истории. Из этих церковных писателей, которых он исследовал с открытым чувством для восприятия истины, он весьма много нового извлек на свет Божий, поэтому его труд со стороны изучения источников неоценим. Неандер до такой степени изучил дух и характер отеческой письменности, — это важнейшее пособие для изучения истории — до такой степени проникся отеческими идеями, что один богослов в надгробной речи Неандеру называет его «младшим из отцов церкви»[419]. Другой ценитель Неандера, принимая во внимание широту изучения им источников всех веков, говорит (это — Клинг), что Неандер «в истории повсюду, как бы у себя дома»[420]. Другая черта, отличающая Неандера как истинного учёного — это беспристрастие. Он не рассматривает христианство в его истории с какой-нибудь узкой, заранее намеченной точки зрения. Он с равным старанием изучает и оповещает и о светлых и о темных сторонах церковной истории. Несмотря на то, что по его воззрению история должна служить цели назидания, он далек был от того, чтобы все, не служащее непосредственно этой цели, выбросить за борт, как лишний балласт; он далек был также от того, чтобы в худо понятых интересах христианства — искажать, наполнить историю ложью, некрасивое прикрашивать, чуждое святости выставлять святым, скрывать темные стороны христианской жизни, нет, при всей любви к христианству он старается возможно правильно представлять все формы явления. В подобном беспристрастии Неандеровы критики видят великую заслугу его истории[421]. — Другие достоинства церковной истории Неандера, согласно с его критиками, можно изобразить в следующих словах. «По формальному совершенству, проницательности, красоте и изяществу слога, так же, как и по логическому остроумию, иные еще могут быть поставлены рядом с Неандером и даже превосходить его. Но ничего подобного Неандеру нельзя найти, когда дело касается повсюду просвечивающей у него правдивости, исторического прямодушия и непредвзятости, критического благоразумия и осторожности. Он все постигает, всюду проникает до глубочайших основ, верно оценивает и отделяет истинное и правое от прилипающего к нему ложного, неистинного и превратного»[422]. К этому еще нужно прибавить, что в Неандере ученый и христианин оставались в таком гармоническом сочетании, в каком редко можно встретить это. Прекрасно охарактеризовал Неандера один, выше уже цитированный нами, критик его, когда сказал о нем: «взаимопроникновение христианского элемента и научного элемента у Неандера настолько сильно, настолько истинно, настолько представляет собою явление единственное, что мы должны сказать: Неандер был христианин, потому что он был ученым, он был ученым, потому что был христианин. Он также мало думал оказать услугу христианству чрез не научность, как и науке чрез отрицание, христианства[423]. Вследствие этих-то своих бессмертных достоинств 
 труд Неандера можно по всей справедливости вместе с Ульманом назвать вечно юным[424], т. е. нестареющим, всегда дорогим.

История Неандера обнимает эпоху от времен первых гонений на христиан до собора Базельского, или кануна реформации, следовательно есть история древней церкви по преимуществу.

Неандер, приступая к созданию своей истории, не делает никаких предварительных замечаний о том, что он разумеет под церковной историей, — какой её предмет, задача, метод; читателю самому предоставляется составить себе понятие об этом на основании самой его истории. Какие же спрашивается основные начала церковной истории Неандера? Церковная история Неандера задается разрешить следующие три вопроса, представляющиеся уму серьезного историка: 1) в каком отношении христианство, как элемент сверхъестественный, стоит к человечеству вообще, как элементу естественному; 2) в каком отношении христианство, как абсолютная истина и абсолютное совершенство, стоит в истории к конечной природе человека с её переменчивостью и неустойчивостью в истине и добре, и если эти элементы не стоят разобщенно, то в чем и как примиряются они в истории? 3) в каком отношении христианство, взятое само по себе, как религия духа, как чисто нравственное освящение и духовная жизнь, стоит к христианству историческому, как совокупности всех церковных форм, — христианство, как религия духа, к христианству в его внешней церковности?

Эти вопросы, весьма важные в деле историографии, Неандер разрешает впрочем, не теоретически, не в виде общих рассуждений, на какие он был вообще скуп, а самым делом, в раскрытии всего богатства церковно-исторического содержания.

I. Итак, в каком отношении христианство, как элемент сверхъестественный, стоит к человечеству, как элементу естественному? Так как такое или другое решение этого вопроса зависит от такого или другого взгляда на самое христианство, то Неандер, только установив определенный взгляд на христианство, приходит к разрешению данного вопроса. «Христианство мы считаем, говорит Неандер, не силою породившейся из сокровеннейших глубин самой человеческой природы, но силою происшедшею от неба, которая в своем существе, как и в своем происхождении возвышена над всем, что может создать человеческая природа своими собственными средствами; эта сила должна доставить человеческой природе новую жизнь, должна преобразовать ее по своим внутренним основаниям». В этом признании, которое Неандер высказывает в начале своей истории, лежит корень всего его церковно-исторического мировоззрения. Христианство для него реальное жизненное начало, а не просто учение, и притом начало не какое-нибудь человеческое, но это свыше нисшедшая жизнь, жизнь божественная, входящая в жизнь человеческую, чтобы преобразовать ее. И вот история церкви для Неандера становится историей такого процесса, в котором жизнь божественная приходит в соприкосновение и сопроникновение с жизнью человеческою. Для уяснения этой истины Неандер пользуется евангельскою притчей о закваске. «История научает нас, говорит он, признавать, что как ни мало брошено закваски в массу человечества, но она постепенно сквасила эту массу»[425]. «Как небольшое количество закваски, брошенное