– Невероятно… – только и могла пробормотать Ива.

– Да, неудобно получилось… – со смешком согласился Мэтт. – Но у меня в роду все девочки рождаются только красавицами!

Он посмотрел на крохотный рыжий комочек, укутанный в чужую серую пелёнку. Мэтт не один видел в нём красоту, Ива тоже видела. Ей казалось, это лучшее, что могла создать природа… или они с Мэттом.

– Эва, мне нужно идти, – вдруг посерьёзнев, сказал он. – Там много живых… под завалами. Ещё очень много живых… Я пойду. Амир там, Бен, даже Луна приехала. И твоя мать… она, как только сможет добраться, тоже будет здесь.

Мэтт положил перебинтованную ладонь на спинку ребёнка.

– Ты только грей её, ладно? Ей нужно твоё тепло. И всё будет хорошо.

Ива скоро его не ждала, однако Мэтт вернулся часа через два, принёс несколько свежих калачей, посыпанных кунжутом и стеклянную бутылку молока.

– Мне сказали, оно настоящее, ещё тёплое. Прости, промышленного не было, и это еле раздобыл.

Ива выпила, потому что дочери требовалось её молоко, а грудь всё ещё была пустой.

Мэтта не было весь остаток дня, всю ночь и весь следующий день, зато пришла Луна. По щекам её катились слёзы, она обнимала Иву и малышку, рассказывая в деталях о том, что творится снаружи.

– Ива…Ива! Он… он… он такой… Он руками, просто руками – инструментов же не найти… Никаких! Нет их ни у кого и не хватает, а он руками гнул вот такие железные прутья! Он руками рыл, рубил бетон топором, он тебя искал, Ива! Он… он, о боже, Ива… Он любит! Он так сильно тебя любит…

Луна завыла в голос. Сквозь её рыдания и всхлипы до Ивы доносились одинокие слова и рваные фразы, вроде: «так любит!», «сумасшедший, он сумасшедший, Ива!», «я такого ещё не видела…».

Успокоившись, Луна побегала по больнице, переполненной людьми, и вытребовала у кого-то для Ивы гардину – так здесь называли шторки, разделяющие пространство между кроватями. На всех их не хватало, переломанные люди лежали не только в боксах, но и в коридорах. Луна настояла, что молодой маме в стране, где много мусульман, просто необходимо отгородиться от мужчин и женщин.

Ночью пришёл Мэтт, лёг рядом с Ивой, обняв одной рукой её и дочь, и мгновенно уснул – Ива поняла это по тому, как изменилось его дыхание. Спал он не более двух часов, на рассвете поднялся и спросил, появилось ли у Ивы молоко.

Молока всё ещё не было. Он снова ушёл, вернулся с продуктами, чайником и тазом. Таз поставил у изголовья кровати.

Глядя на то, что он стал делать дальше, Ива заплакала.

Мэтт уложил дочку на одну свою ладонь, а потом принялся поливать её из чайника.

– Если этого не делать хотя бы время от времени, на её попке может появиться раздражение, которое вылечить в этих условиях будет сложно, – сказал он.

Вытерев дочь насухо и вернув Иве, он попросил её свесить голову над тазом и вымыл её волосы. Ива была бесконечно ему за это благодарна и даже стала чувствовать себя лучше, потому что пыль, сыпавшаяся с её головы на подушку, напоминала ей о смерти.

Ива всё ждала, когда же Мэтт упрекнёт её, закричит: «По какому праву прятала от меня моего ребёнка?», может быть, даже топнет ногой. Но он не топал, не кричал, и не сказал об этом ни слова.

– Тебе ещё нужна моя помощь? – спросил Мэтт.

– Нет, – обманула Ива.

– Я принесу ещё тёплой воды, налью в таз и поставлю рядом. Шторку закрою, а ты сделай, всё что нужно.

Ива покраснела, но кивнула. В последний раз она мылась, когда приходила Луна, и уже очень переживала по поводу инфекций.

Но невзирая на все сложности и трудности, на вопиющий недостаток медицинского внимания, а зачастую и помощи, её тело потихоньку начинало заживать и восстанавливаться. Единственное, что теперь тревожило Иву – это нога, которая, скорее всего, срасталась неправильно. Врачам было не до неё, они спасали в первую очередь тех, кому грозила смерть от травм.

Мэтт снова пришёл под утро, снова лёг рядом и уснул. Почувствовав его рядом, Ива тоже провалилась в сон, причём впервые за долгое время он был крепким и спокойным.

Утром её разбудил Мэтт и снова попросил покормить дочь.

И, о чудо, Ива поняла, что ребёнок не просто таскает её сосок, вытягивая по капельке молозиво, а пьёт большими, крупными глотками, едва поспевая дышать – у мамы, наконец, появилось молоко. От счастья Иве на глаза даже навернулись слёзы.

– Наконец-то, – прошептала она.

– Я же говорил, – тихонько напомнил ей Мэтт. – Всё будет хорошо.

Ива подняла на него глаза, и Мэтт впервые провалился в них целиком и без остатка, потому что ни льда, ни бетонных заборов, отгораживающих Иву от него, в них больше не было. Была благодарность, бесконечная и неудержимая, и кое-что ещё. Это был важный момент для них, для всех троих жителей маленького ковчега: Ивино молоко словно напомнило всем троим, что жизнь продолжается, и всё действительно уже есть и будет хорошо.

В этот же день Мэтт привёз к Иве Каролину, вот уже несколько дней добиравшуюся из Анкары в Хатай. И, конечно, мать вначале утопила дочь и внучку в слезах, а потом заявила, что будет жить с Ивой в этой «палатке» пока та не поправится достаточно, чтобы отправиться, наконец, домой.

Было ещё много слов о баловстве и бесконечной дури, заставившей Иву сняться в таком положении с места и уехать чёрти-знает куда, где не-пойми-как строят дома, которые заваливаются людям на головы, и так далее и тому подобное. Ива была очень рада матери и той помощи, которая пришла вместе с ней, но это означало также и то, что Мэтт больше не придёт к ней ночью.

Неосторожно, не успев спрятать ни своих мыслей, ни чувств, Ива столкнулась с Мэттом взглядом, сразу отвернулась, но он всё равно почему-то улыбнулся – она заметила краем глаза.

Мэтт вернулся под вечер и объявил Каролине, что ей очень повезло – он, наконец, нашёл и снял тёплую комнату, где они с Луной смогут заночевать и даже помыться, поскольку «роскошное» жильё снабжено ещё и душевой.

Каролина не могла не обрадоваться таким новостям и