собирался приостановить военные действия против Птолемея. Примерно в то же время, как Ксеноэт отправился на Восток, он вышел из Апамеи, восточной штаб-квартиры империи, чтобы довершить завоевание Келесирии. Воротами в эту провинцию с севера была узкая и болотистая долина, именуемая Марсием, между Ливаном и горами Антиливана. С каждой стороны над ней господствовали крепости Герра и Брохи, и их от имени Птолемея удерживал в своих руках этолиец Теодот. Тщетно царская армия пыталась пробиться; полководец Птолемея поставил селевкидского монарха в глупое положение, заставив его застрять на самом пороге провинции, которую он собирался вытребовать силой оружия. При таких обстоятельствах и прибыли вести об уничтожении армии Ксеноэта.

Конечно, тут же снова разгорелась ссора между Гермием и Эпигеном. Текущие события смешали политику премьер-министра. Несмотря на его бурные обвинения, доводы Эпигена были слишком вескими, чтобы совет к ним не прислушался. Решили, что царь должен пойти против Молона лично. Гермий оказался достаточно разумен, чтобы примириться с неизбежным; однако, если он не мог помешать экспедиции, он твердо решил, что его соперник не получит в ней никаких лавров. Однако убрать его теперь было вдвойне трудно, поскольку, с одной стороны, царь был другом Эпигена благодаря его славе, и, с другой стороны, Эпиген был кумиром армии. Когда в Апамее собрались войска, чтобы отправиться на Восток, представилась возможность удалить оба препятствия одним ударом. В бурные времена при последних царях (наряду с потерей восточных провинций) селевкидский двор познакомился с тем, что в позднейшие времена стало постоянной проблемой: не хватало денег. Плату войскам задерживали, и они начали предъявлять свои требования, пользуясь тем, что в данный момент они были срочно нужны. Гермий выступил и сделал царю предложение, от которого тот не мог отказаться: он заявил, что удовлетворит все требования воинов при условии, что Эпиген не отправится в поход. Это действие в одно и то же время заставило войска считать его их защитником и привязало воинов к его интересам. Эпиген вернулся в частную жизнь. Только войска, набранные в Киррестике (около 6000 человек), остались верны впавшему в немилость герою, и их недовольство продолжалось до тех пор, пока в следующем году (220 до н. э.) не произошла жестокая битва, в которой большая часть их погибла. Даже став частным лицом, Эпиген внушал страх министру, совесть которого была нечиста. Он устроил его казнь по обвинению в переписке с Молоном – обвинение, которое он подкрепил, предъявив поддельное письмо от мятежника, которое подкинули в бумаги Эпигена. Перепуганные царские придворные молчали.

Царская армия пересекла Евфрат в конце 221 г. до н. э. и пересекла Месопотамию по дороге, которая проходила у северных холмов в Антиохию (Нисибиду) в Мигдонии. В этом городе сделали остановку на шесть недель в самое суровое зимнее время, и с первыми днями весны (220) наступление к Тигру было продолжено[1027]. С этого момента имелось две возможности. Гермий хотел маршировать прямо на Молона в Вавилонии, следуя по течению реки на западном берегу[1028]. Сатрап Вавилонии, который теперь был в свите царя, мог, благодаря своему хорошему знанию местности, продемонстрировать неудобство такого плана. Помимо всего прочего, южная часть Месопотамии представляла собою пустынную степь, где лишь кочевники-арабы раскидывали свои шатры, и армия не смогла бы найти там свежие припасы. Пройдя через эту область (на это понадобилось бы шесть дней), они пришли бы к сложной системе каналов, которые некогда орошали и защищали Вавилонию, и если их удерживали враги, то они могли бы преградить им путь. Единственной альтернативой было бы вернуться обратно через степь на глазах у врага, и, возможно, без провизии. Поэтому Зевксис посоветовал перебраться на восточную сторону реки. Там, как только они доберутся до Аполлониатиды, будет обработанная земля и армию будет окружать изобилие. На пользу Селевкидам должно было пойти и то, что жители, запуганные Молоном и вынужденные его поддерживать, хранили в своих сердцах любовь к царю. И главным образом, угрожая отрезать Молона от его базы в Мидии, они должны были вынудить его или вступить в сражение, или подвергнуться огромной опасности из-за промедления – а это было неизбежно ввиду колебаний в настроениях войска. Поскольку все эти причины были разумными и весомыми, Гермий был вынужден уступить. Армия переправилась через Тигр тремя отрядами и пошла на юг. В Дуре они достигли северной границы завоеванной Молоном территории в Парапотамии и застали его войска за осадой города. Царские войска отогнали их и шли вперед еще восемь дней, когда, переправившись через хребет Орик, они увидели у его подножия богатую область Аполлониатиду.

Молон теперь осознал, насколько ненадежной была его оборона: личное присутствие царя действовало на людей магически. Мятежник не мог доверять населению провинций, которые он только что завоевал. Не мог он верить и собственным войскам, во всяком случае – грекам и македонцам, которые, несомненно, составляли основную часть его регулярных войск. Он понял опасность разрыва коммуникаций с Мидией. Поспешно переправившись через Тигр, он собирался остановить продвижение царской армии в скалистых ущельях Аполлониатиды и полагался в основном на курдские нерегулярные войска, которые служили в его армии пращниками. Итак, две армии встретились в этом регионе, и произошло несколько ничего не решавших стычек между разведывательными отрядами с обеих сторон. Однако из-за близости царя мятежнику становилось все труднее не давать своей армии развалиться. Основной задачей для Молона было использовать этот инструмент, не потеряв его; Молон не знал, какие чувства могут охватить воинов, если юный царь из древнего и славного дома будет лично притязать на их преданность. Он решил ударить ночью, но когда он выехал с отборными воинами, то увидел, как группа из десяти юных воинов пробирается к царскому лагерю – и его нервы не выдержали; он вернулся на заре, чувствуя себя обреченным. В тот день произошло решающее сражение. Левое крыло царского войска, где командовали Гермий и Зевксис, было отброшено Молоном, однако справа брат Молона Неолай оказался противником самого царя – и произошло все, чего боялся Молон. Как только воины увидели царя, они перешли к нему. Молон понял, что игра окончена, и вместе с другими вожаками восстания совершил самоубийство. Неолай поспешил в Персиду, где его брат Александр ждал исхода события с остальными членами семьи Молона, его матерью и детьми – и поторопился довершить окончательное уничтожение своего дома. Тело Молона было распято в Каллонитиде на дороге над Загросом – самое видное место в Мидии. Считалось, что, наказывая вождей мятежников, дом Селевков следует обычаям древних ахеменидских царей.

Восстание потерпело поражение в силу того