— Самъ чортъ васъ тамъ разберетъ, процѣдилъ сквозь зубы мѣщанинъ, махнулъ рукою, плюнулъ и отошелъ прочь.

Мое расположеніе духа шло какъ-то въ разрѣзъ съ расположеніемъ духа моей чувствительной тещи. На другой день по выходѣ изъ города рекрутъ, лицо тещи опять омрачилось, какъ въ до-рекрутскія времена, морщины торговой изобрѣтательности улеглись опять на ея лбу, опять послышались вздохи и сѣтованія на горькую судьбу, на негодность мужа, на дармоѣдство семьи, на пустынность «Лондона», впавшаго въ апатическое, сонливое состояніе. Я, напротивъ, видимо повеселѣлъ. Музыкантская роль передъ полудикими, пьяными слушателями, возложенная на меня тещей, такъ опротивѣла мнѣ, такъ унижала меня въ собственныхъ глазахъ, что избавиться отъ этой скверной роли я считалъ верхомъ блаженства.

Наступила зима, съ ея вьюгами и снѣжными заносами. Я почти не выходилъ изъ дома, зарывшись въ свои книги, и былъ бы совершенно доволенъ и счастливъ, еслибы не частые зѣвки моей половины. Услышавъ зѣвокъ, я со вздохомъ бросалъ интересное чтеніе и принимался развлекать зѣвающую; но мои разсказы не развлекали ее, а раздражали. Очень часто вечеръ оканчивался ссорой или размолвкой.

Однажды, когда я подсѣлъ въ женѣ, она обратилась ко мнѣ съ вопросомъ:

— У тебя сегодня никого не было?

— Кому бить у меня?

— Мало-ли кому?

— Да кому-же? Ты знаешь, что, благодаря вашей любезности, у насъ никто не бываетъ.

— А, объ Беллѣ, голубчикъ, скучаешь? Бѣдненькій, какъ я жалѣю тебя! уязвила жена.

На другой день теща тоже спросила меня, не было-ли кого нибудь у меня, но кто могъ посѣтить меня — ни за что объяснить не хотѣла, какъ я ее ни упрашивалъ. Въ полдень въ мою квартиру явился будочникъ. Появленіе въ моемъ мирномъ гнѣздѣ полицейской власти меня удивило и нѣсколько обезпокоило.

— Ты такой-то? грубо спросила меня полицейская власть. Я отвѣтилъ утвердительно.

— Его высокоблагородіе требуетъ тебя, сейчасъ, сію минуту.

Волей-неволей я пошелъ за стражемъ. Проходя но двору, я увидѣлъ издали тещу.

— Теща! меня тащутъ къ городничему. Не знаете-ли, зачѣмъ это?

— Откуда мнѣ знать? отвѣтила она какъ-то игриво, захохотала и вбѣжала въ домъ.

Чрезъ нѣсколько минутъ я уже переминался на ногахъ въ мрачной передней блюстителя закона. Я простоялъ добрый часъ пока меня потребовали въ залу.

У круглаго стола, заткнувъ салфетку за галстухъ, городничій, пожилой, пріятной наружности, человѣкъ, аппетитно уписывалъ какое-то сочное блюдо, уткнувъ голову въ тарелку. Какіе-то два сухощавыхъ чиновника тоже усердно работали зубами. Я, какъ видно, пошлъ во время завтрака. Дамъ не было.

Нѣсколько минутъ я простоялъ у дверей, какъ будто никѣмъ не замѣченный. Мой почтительный поклонъ ни у кого не вызвалъ взаимнаго привѣта. Я чувствовалъ себя въ крайне неловкомъ положеніи человѣка, призваннаго въ строгому слѣдователю невѣдомо для чего и вслѣдствіе какого дѣла.

— А! разсѣянно промычалъ городничій, какъ-то невзначай остановивъ на меня свой взоръ. — Это ты зять лондонской кабатчицы?

Я растерялся отъ этого нелестнаго титула и ничего не отвѣтилъ.

— Это онъ самъ и есть, ваше высокоблагородіе, отвѣтилъ за меня стражъ, представившій меня.

— А вотъ что, братецъ, обратился ко мнѣ ласково городничій. — Желаю я, братецъ ты мой, задать вечеринку къ имянинамъ жены; вечеринку, знаешь, съ пласками. А такъ-какъ ты и еще нѣкоторые еврейчики наигрываете на какихъ-то скрипкахъ или цимбалахъ, то не согласитесь-ли вы услужить начальству и отколоть у меня вечеринку, а?

Въ просьбѣ городничаго мнѣ послышался повелительный тонъ. Я вознамѣрился увернуться какъ нибудь.

— Помилуйте, ваше высокоблагородіе, куда намъ играть на барской вечеринкѣ?

— А что?

— Да мы играемъ подѣтски. Подъ нашу безтактную музыку врядъ-ли и танцовать можно.

— Это ничего. Тамъ какъ нибудь. Лишь-бы пищало, да свистѣло, да бурчало, а бабьё пусть само тактъ подбираетъ. Такъ, значитъ, рѣшено, играешь?

Я замялся.

— Ну, братецъ, безъ церемоній. Не люблю я чванства.

Униженный и взбѣшенный этимъ безапелляціоннымъ тономъ, я безъ поклона вышелъ изъ залы. Но голосъ городничаго меня остановилъ вторично.

— Передай твоей тещѣ мое спасибо. Услужливая, право, жидовка, докончилъ городничій, рекомендуя мою тещу своимъ гостямъ.

Я разсказалъ своимъ читателямъ этотъ ничтожный случай собственно потому, что онъ былъ причиною полнаго разлада между мною и тещею.

Съ яростью въ душѣ я пришелъ домой. На порогѣ встрѣтили меня жена и теща. Послѣдняя широко улыбалась.

— А что, Сруликъ? Это я тебѣ устроила такой почетъ. Узнала я, что городничій даетъ балъ, а музыки нѣтъ, я подумала, что вотъ случай показать своего милаго зятюшку. Знай, молъ, нашихъ!

Я старался сдерживать себя, чувствуя, что желчь душитъ меня.

— Сколько вы берете у городничаго за то, что я буду въ передней пилить цѣлую ночь? спросилъ я ядовито.

— Что ты, Сруликъ, съ ума сошелъ? Я буду брать деньги… у городничаго?

— Что-же, честь что-ли вздумали вы доставить мнѣ?

— Это одно. А другое — начальство. Все-же лучше быть у него въ милости; неровенъ часъ. Иногда… знаешь…

— Знаю… очень хорошо знаю. Вы мною хотите замазать свои грѣшки, вы мною торгуете, какъ вашимъ товаромъ, вы меня нанимаете, какъ батрака. Кто далъ вамъ право распоряжаться иною, какъ своею вещью?

Мое лицо, должно быть, имѣло не кроткое выраженіе. Теща отступила на два шага отъ меня. Жена только не испугалась меня; она, пылающая, стояла на мѣстѣ, какъ вкопанная, устремивъ на меня такой упорный, проницательный взоръ, какой укротитель хищныхъ звѣрей устремляетъ на расходившееся чудовище.

— Вотъ тебѣ и спасибо за мою нѣжную любовь къ нему! всплеснула теща руками — вотъ тебѣ и благодарность за мою хлѣбъ-соль и заботу…

— Городничій шлетъ вамъ спасибо, будетъ съ васъ. Отъ меня получите уже разомъ благодарность тогда, когда пошлете меня играть въ трактиры, погреба и въ мѣста еще почище… Почемуже? Отдавайте меня въ наемъ. Это такъ удобно и прибыльно.

— Мама, онъ пьянъ! заступилась за меня жена.

— Нѣтъ! съ яростью воскликнула теща — онъ не пьянъ. Онъ дерзокъ и грубъ. Это — волчонокъ: какъ его ни корми, а онъ въ лѣсъ смотритъ.

— Да, въ лѣсъ, въ любое болото, но подальше отъ васъ и вашихъ харчей. Вы попрекаете меня каждымъ кускомъ хлѣба. Вашъ хлѣбъ горекъ и противенъ мнѣ.

— Коли мой хлѣбъ горекъ, то поищи себѣ послаще.

— И поищу, и отыщу.

Я хлопнулъ дверью и ушелъ къ себѣ. Я твердо рѣшился написать моимъ родителямъ и просить ихъ дать моей женѣ пріютъ до тѣхъ поръ, пока я не отыщу для себя какихъ-нибудь занятій. Я былъ вправѣ не только просить, но и требовать, такъ-какъ скоро наступала ихъ очередь содержать насъ впродоженіе извѣстнаго періода времени. По