возможность их появления? И они выбрали самый надежный путь: нет войск у границы – нет и провокаций. Чтобы разрядить обстановку, Генштаб приказал рано утром 20 июня отвести передовые подразделения от границы.

Но буквально в тот же день, 20 июня, политическая обстановка вновь резко осложнилась. Дав в тот день Молотову категорический отказ приехать в Берлин, Гитлер таким актом лично подтвердил, что война будет. Можно сказать, этим шагом он фактически объявил войну СССР за два дня до ее начала.

Столь резкий и предельно откровенный жест Гитлера заставлял думать, что он намеренно провоцирует СССР на ответные действия (а может, и сам решил провести крупную провокацию). Кроме того, такая наглость в обращении с руководителями великого государства, которым был Советский Союз, могла усилить подозрения советского командования, что Гитлер договорился с Англией, и теперь ему, чтоб выдать свои провокации за действия «советов», может не понадобиться согласие японцев.

Командование РККА знало о подготовке британцами ударов по Баку. Но то, что Англия это уже не сделает, мог знать только Сталин. Его договор с Рузвельтом, основанный на общности политических интересов, и совместный ультиматум давали уверенность, что, как бы Черчилль ни хотел выйти из войны с Германией, ему это не удастся. И вопрос создания антигитлеровской коалиции с Черчиллем фактически уже решен.

Но о договоре Сталина с Рузвельтом военные, разумеется, знать не могли – это высший секрет политиков, военных вряд ли туда пускали. Что Сталин будет активно мешать созданию антисоветской коалиции, Тимошенко с Жуковым могли догадываться, но как именно – вряд ли.

Поэтому естественно предположить, что в такой сложной ситуации Тимошенко мог иметь свое собственное, отличное от сталинского, мнение о предотвращении провокаций. Что там выйдет из закулисной схватки глав больших государств – это еще бабушка надвое сказала. Может, Сталину удастся прижать Черчилля, и столь противоречивая антигитлеровская коалиция состоится. Но если на границе кто-то вновь проколется и даст немцам нужный повод, то может случиться наоборот – появится мощнейшая «антисталинская» коалиция. И упертый Тимошенко 21 июня продолжил гнуть свою линию, которая была понятна всему нашему комсоставу: чем меньше войск у границы – тем меньше риск гибельных провокаций.

Отсюда следует, что директивы от 18 и 20 июня для Тимошенко и Жукова были не только преждевременными, но и опасными. Ведь любая оплошность при их выполнении могла привести к роковой провокации и далее – к войне на два фронта, с Германией и Японией. Тогда лично их задача как главкома с заместителем – добиться победы над врагами – усложнится в два раза, и они наверняка понимали, что им ее не решить.

Поэтому если есть еще хоть какая возможность избежать войны или оттянуть ее начало – ее обязательно нужно использовать. Поэтому Тимошенко и Жуков буквально держали нож у горла командующих армий и округов до самого утра 22 июня, не давая им выводить войска к границе.

Ну и, наконец, с их точки зрения, с тем «откатом» ничего особенного не произошло! Все просто встало на свое законное и привычное для военачальников место. Они вернули Красную армию к точному выполнению давно задуманного и ставшего привычным генералитету порядка ввода плана прикрытия: на боевые рубежи войска выходят из лагерей только после перехода границы противником.

Итак, к вечеру 21 июня в обоих наркоматах решили добиться от исполняющего обязанности главы Правительства разрешения отвести войска назад, в лагеря, по всей линии границы, чтобы они были там готовы к выходу на позиции в любой момент. Об отмене боеготовности, а тем более разоружении войск речь ни в коем случае не шла!

Вместе с тем изложенные выше соображения объясняют, во-первых, действия только одного наркома обороны Тимошенко. А во-вторых, они объясняют лишь мотив его действий, то есть почему он хотел убрать войска от границы в лагеря. Но ведь здесь одного желания мало! Как это сделать, если у тебя есть приказ главы Правительства СССР? Послать его подальше, отдав собственный, противоположный приказ? При находящемся на посту Сталине такое не пройдет. Кроме того, сказанное выше совершенно не объясняет действий других высоких военачальников, которые совсем отменяли боеготовность и даже разоружали свои войска. Резкая смена поведения ряда представителей высшего командования РККА утром 21 июня говорит, что возможность проигнорировать приказ Председателя СНК, избежав при этом карающей реакции самого Сталина, у них появилась. Грубо говоря, так мыши начинают шалить, когда в доме нет кота.

Начало войны без Сталина

В своей книге воспоминаний нарком военно-морского флота Н.Г. Кузнецов сообщил, что последний раз перед войной он видел Сталина за неделю до ее начала:

«Я видел И.В. Сталина 13 или 14 июня. То была наша последняя встреча перед войной»353.

Однако это очень странно. Как мы убедились, в течение той недели по всей стране шла напряженная подготовка к отражению германского нападения. Неужто за это время, тем более в самый канун нападения, у военно-морского министра и главы правительства не нашлось общих дел для обсуждения? И действительно, записи в журнале посетителей, принятых И.В. Сталиным в его кремлевском кабинете, свидетельствуют, что Николай Герасимович почему-то сказал неправду: 21 июня адмирал Кузнецов находился в кабинете вождя с 19.05 до 20.15!354

Тем не менее, описывая события 21 июня, Кузнецов в числе лиц, с которыми он встречался, Сталина не назвал. Случайно ли? Может, известный флотоводец просто запамятовал? Но в столь худую память адмирала трудно поверить. Последний предвоенный день Кузнецов осветил весьма подробно, уделив основное внимание общению с очень широким кругом лиц. В числе их – нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков, работники центрального аппарата ВМФ адмиралы Галлер и Алафузов, командующие флотами Трибуц, Октябрьский, Головко и даже собственная жена Вера Николаевна355. В этом списке нет только Сталина, главы страны и его прямого начальника. Наконец, разговор в девятом часу вечера с капитаном первого ранга Воронцовым о предстоящем нападении Германии он вспомнил в подробностях, а закончившуюся минутами раньше встречу с самим Сталиным по тому же вопросу – забыл напрочь? Это невозможно, Сталин – не то лицо, разговор с которым в преддверии тяжелейшей войны в нашей истории может забыться. Ведь первейший вопрос, всегда интересующий любого коснувшегося темы начала войны человека, тем более ее участника, – а что думал по этому поводу Сталин? Верил ли он в скорое нападение немцев? И как отнесся к действиям самого Кузнецова, когда тот два дня назад ввел на флоте оперативную готовность № 2? Одобрил ли