Шрифт:
Закладка:
Чуть приоткрыв дверь, Любомира наблюдала за парнем. Экий и вправду ладный. И как ловко управляется по хозяйству – эвон, полушубок в снег скинул, лопатки под рубахою так и ходят… А ведь Мечислава еще долгонько ждать. Раньше травня-месяца вряд ли и приедет. И чего ж его ждать?
– Эй, Онфиска, – Любомира обернулась к очагу, – сходи-ка побыстрей за хворостом, а я за огнем погляжу.
– Так ведь хватает дровишек-то? – удивленно взглянула на нее дева.
– Сходи, говорю! – с угрозой в голосе повторила хозяйка. – Ну! Пожав плечами, Онфиска накинула на плечи полушубок.
– Ты куда ж это направилась, дева? – воткнув лопату в снег, выпрямился Вятша.
– За хворостом хозяйка послала, – Онфиска махнула рукою. Тоже ладная вся, крепкая, грудастая, как и Лобзя. Только Лобзя куда как покрасивше будет!
– За хворостом? – удивился отрок. – Так есть же!
Ничего не ответив, Онфиска ушла за ворота. Проводив ее взглядом, Вятша поплевал на руки…
– Эй, подь-ко сюда, парень, – услышал он негромкий зов. Обернулся…
Стоявшая в дверях тетка манила его в дом и – странное дело – улыбалась. С чего бы?
Пожав плечами, юноша направился в дом.
Внутри пахло дымом и чем-то кислым – видно, тетка разогревала вчерашние щи. Из окна тянуло холодком, в дальнем углу чадяще горел светец.
– Глянь-ко, – Любомира кивнула на выдвинутый из-под лавки сундук – большой, крепкий, обитый позеленевшими медными полосами.
– Завалялась тут у меня рубашенция. Сымай-ко свою, примеришь.
– А что, сегодня праздник какой? – удивился Вятша и, расстегнув застежку на вороте, через голову стянул рубаху.
Тяжело дыша, Любомира внезапно огладила его ладонью по спине и, развернув за плечи, притянула к себе:
– Ладный-то ты какой, Вятша!
Губы ее, толстые и мясистые, жарко накрыли губы парня, сильные руки по-хозяйски повалили на лавку.
– Втроем будем жить, отроче, – быстро шептала женщина. – Я, ты и Лобзя. А хошь – так и Онфиску возьмем… Уж так сладко будет! И чего я, дурища, раньше ждала?
– Видно, Мечислава боялась, – еле вырвавшись из ее объятий, едко промолвил Вятша.
– А и боялась, – Любомира согласно кивнула. – Больно уж приезжал часто… Ну а посейчас-то… Что сидишь, иди ж, поласкай меня?
Хозяйка бесстыдно задрала рубаху, заголив крепкое угловатое тело. Тяжелая грудь ее висела, словно у свиноматки. Вятше вдруг стало противно – он инстинктивно подвинулся ближе к двери. Любомира притянула его руками:
– Ну, давай же, вьюнош… Давай…
– Так… Онфиска же… – пытался выбраться из-под нее Вятша.
– И что же, что Онфиска? – шептала не на шутку распалившаяся хозяйка, не понимая, вернее не желая понимать, что – потная и противная – вызывает у парня лишь отвращение.
– Потом, тетка Любомира, – отбивался он. – Потом, ладно?
– Нет, не потом, – женщина повысила голос. – Сейчас! А ну… Что ж ты, брезгуешь?
Вятша оттолкнул назойливую, едва не стащившую с него порты бабу.
Та взбеленилась вдруг, словно необъезженная кобылица:
– Ах, брезгуешь, тварь?
Ударила парня ладонью по лицу. Потом еще раз… схватила висевшие на стене вожжи…
– На, гад, получай! Получай.
Удар за ударом посыпались на несчастного Вятшу. На спине, на груди и плечах вспыхнули кровавые полосы.
– Уймись, уймись, тетка!
Ох, напрасно взывал он! Любомира разошлась не на шутку – окровавленные вожжи в ее руках мелькали все чаще, силушкой не обидели боги.
– Получай!
Метнувшись к столу, Вятша схватил нож, сверкнул глазами:
– Уйди… Всеми богами прошу!
– Уйди? – завидев острое лезвие, попятилась Любомира. – Это ты мне говоришь, щенок? – Она неожиданно выпрямилась, отбросив в сторону вожжи, и громко сказала: – Вон! Вон с моего двора, приблудыш. И чтоб ноги твоей здесь никогда не было.
– Да и ладно, – озлился Вятша. – И уйду.
Не спуская глаз с разъяренной хозяйки – знал, та способна на многое, – бочком обошел лавку и, прихватив брошенную на пол рубаху, вихрем метнулся наружу.
– Ну, и к лучшему, – уходя со двора, шептал он. – Сейчас бы только повстречать Лобзю…
– Тварь… – выглянув из избы, плюнула в снег Любомира. Тяжелая грудь ее колыхалась. Сердце вдруг пронзило острое чувство потери. Может, не так надо было? Не так быстро, не так настойчиво, постепенно… Постепенно… Да уж слишком хотелось. И кто он вообще такой, этот приблудыш, чтобы… Жаль, конечно, работника, да и ладно. Ничего, жили без парня раньше. А про него потом не забыть шепнуть Мечиславу – ограбил-де да сбег. Пущай-ко через людишек своих прищучит…
Еще раз плюнув, Любомира раздраженно пнула в бок выскочившего из будки Орая и скрылась в избе.
С вязанкою хвороста за плечами во двор вошла Онфиска. Покачала головой, погладив собаку:
– Ох, Вятша, Вятша… И чего подался в бега, парень? Нешто плохо тут было?
Повстречавший Онфису отрок не рассказал ей о том, что давеча случилось в избе. Не успел, да и, честно говоря, не очень хотелось рассказывать.
Несмотря на муторную погоду, Киев давно уже проснулся, шумел у пристани торг, кричал рынок и на Подоле, шныряли средь торговых рядов мальчишки – торговцы горячим сбитнем, пирожники, квасники:
– Эх, и сбитень, горячий, пахучий, на травке муравчатой!
– А вот пироги, с пылу с жару, лепешки рассыпчатые!
– Кваску не желаешь отведать ли, человече?
– Не желаю, – отмахнулся высокий белобрысый парень, тут же закашлялся, прикрыв лицо рукою, свернув, скрылся в толпе. Эх, не нужно было идти через рынок, да так к Копыреву концу ближе получалось. Однако, кажется, не узнали пока. Пока не узнали… Интересно, сколько еще можно будет таиться? Белобрысый вздохнул. Сейчас-то еще ладно, а как на весну повернет да пригреет солнышко? Да и сейчас – вона, почитай, на торгу все сбитники-пирожники-квасники Мечиславу-людину мзду платят. Не говоря уже
