в момент смерти, давно рассыпались или сгнили. Скорее всего, стреляли из того, что нашли в брошенных нордских домах. Видать, их таинственный предводитель раскидал несколько десятков лучников по всему городу. Вон как горожан, которые следовали за нами, потрепали! Да и с Оттаром не так уж много их дошло.

Шли быстро, но не бежали. Вепрь то и дело останавливался возле домов и что-то там делал. Я пригляделся и понял, что он подпирал двери поленом, или вилами, или хоть палкой из плетня. Драугров это не остановит, зато мы услышим шум прежде, чем они наскочат на нас.

Три дома, поворот, еще поворот. И чем дальше мы шли, тем непригляднее становились улицы. Здесь то и дело попадались трупы. Мужчины встречали драугров лицом к лицу, иногда с одним ножом, иногда с поленом или кочергой, и раны на их телах были спереди, на груди, лице, животе. А женщин и детей убивали со спины. Они бежали, но далеко не ушли. Кое-где валялись и дохлые драугры. Несколько хирдманов Оттара занимались тем, что протыкали копьями им головы. На всякий случай. А вдруг кто додумается затаиться?

Кровь, мертвые и живые еще животные. Из одного двора к нам метнулась псина с перегрызенным кончиком веревки. Чудом Рысь удержался и не убил ее. Из сарая неподалеку доносился мучительный стон коровы, уже несколько дней ее не доили, не кормили и не выпускали. И зачем было закрывать скотину в сарае? Может, охромела или заболела.

И рассказы беглецов, которых мы вдоволь наслушались прежде, ожили. Я будто своими глазами видел перепуганных горожан: нордов ли, бриттов ли — неважно. Видел, как они поднимали свечи и масляные лампы, силясь разглядеть беду, как хватали первое, что попадется под руку, звали детей и бежали, порой чтобы натолкнуться на очередного мертвеца и умереть от его меча.

А вот сгоревший дотла двор, к счастью, отделенный от других домов ручьем и небольшим огородиком. Пламя чудом не дотянулось до соседей.

Оттар скрипел зубами, ругался вполголоса, кто-то из его хирдманов и вовсе рыдал. Или то не хирдман был, а уцелевший горожанин?

Еще поворот.

Тяжкое зрелище разоренного города выматывало похуже битвы. И нападение драугров мы едва не проморгали. На этот раз они не стали делать завалы, а атаковали с двух сторон.

Оттаров хирд выстроил стену щитов впереди, мы замкнули проход сзади. Щит я себе подобрал по дороге, похуже, чем предыдущий: из невесомой липы, без железной окантовки, с неудобной ручкой под лапищу вдвое больше моей.

Зато стену щитов мы сделали двурядную, для всех ульверов ширины улицы не хватило. И еще прежде первого удара, первого крика или первой крови на меня нахлынуло. С каждым разом проваливаться в стаю становилось легче и приятнее. Будто в отчий дом возвращаешься! И я уже не прислушивался к биению сердец и не приглядывался к огням, как не рассматриваешь в своем доме старый кувшин на полке за очагом, просто знаешь, что он там есть.

И снова чудилось, что пробуждался не только дар. Просыпался и я сам, стряхивал грязь с очей и видел ярче, лучше, острее, слышал больше, ощущал сильнее. И битва… Я наслаждался ей, как и каждый ульвер, каждый мой волк! Альрик тоже был моим волком, пусть лучшим, сильнейшим, но все же через дар я воспринимал его не хёвдингом, а лишь хирдманом в моем хирде.

Беззащитный, ощутив касание моего дара, взмыл наверх, перескочил на крышу и оттуда перемахнул за спины наступающих драугров. А мы… нам уже не нужна стена щитов. Мы сами по себе стена!

И драугры разбились о нас вдребезги.

Пляс топора. Пение луков. Звон мечей. Щиты как бодраны. Черные брызги мертвой крови. Плосконосый вспыхнул благодатью, и я обрадовался. Моя стая стала еще крепче. Энок не выдержал, соскользнул вниз, закинул лук за спину, выхватил меч и рванул в рукопашную. Бок о бок мы сильнее!

Альрик рассек последнего драугра пополам, и мы остановились. Позади люди Оттара еще бились со своим противником. Я не взглянул ни на хёвдинга, ни на прочих ульверов. Зачем? Я их чувствовал шкурой! Запрыгнул на крышу, перескочил на сенник, затем на сарай, перелетел через ограду и выкатился позади драугров, сражающихся с хирдом Мышонка. Волки следовали за мной по пятам.

— Ау-у-у-у! — взвыли мы в один голос.

Мгновение, и мертвецы полегли под нашими ударами.

Мало! Мало добычи! Волки еще голодны. Я повел носом, и Тулле устремил взгляд вглубь города. Там… Там есть на кого поохотиться. Мы одновременно сорвались с места.

Стая!

Это не похоже на безумие. Каждый из нас понимает, что делает, понимает, кто есть кто.

Это не приступы ярости берсерков. Мы чувствуем боль, различаем союзников и врагов.

Но я знал, как знали и ульверы, что единство не продержится без битвы. А в стае мы сильнее! И никому не хотелось разрывать эти узы. Ведь лишь в стае человек перестает быть одним и становится многим. Сейчас мы были ближе, чем мать и ребенок, чем муж и жена, чем брат и сестра, ведь мы думали и чувствовали одно и то же.

По пути нам попадались следы недавних сражений. Здесь уже проходили хирдманы.

А дар угасал. Сейчас он не уходил мгновенно, как в начале, а медленно откатывался, волна за волной, как море во время отлива. Я цеплялся за него, как мог.

Поворот.

Драугры! Зажали людей в клещи, как совсем недавно нас с Оттаровым хирдом.

— Ау-у-у-у!

И мы с радостью бросаемся в бой. Альрик рвет мертвецов на куски с упоением, рубит и пляшет, ускользая от неуклюжих по сравнению с ним драугров. Его огонь все еще отсвечивает синим, но сейчас бездново безумие не сжигает его дотла, а усиливает чувства: ярость, восторг, счастье! И эти брызги долетают до всех нас. Ни пиры, ни хмель, ни женщины не могут дать такого опьянения!

А драугры попались крепкие, никого ниже седьмой руны. Кто-то из ульверов чует и хельтов. Тем лучше для стаи!

Мой щит разлетается на куски. Я хватаю поясной нож и всаживаю в шею драугру, а бродекс Вепря добивает его. Тулле рубит ногу девятирунному, а я рассаживаю голову. Меч Гисмунда вспарывает гнилое брюхо мертвяка, а Видарссон щитом мозжит лицо. В стае нет твоей добычи. Всё принадлежит стае. И благодать, кто бы ее не получил, тоже общая. Нет разницы, кто сейчас станет сильнее: ты или твой брат! Его сила — твоя сила.

Крик Бьярне. Ему рассекли бок. Альрик бросает недобитого драугра