пирог, жареную и вареную оленину, рулет колбасы, сало, сырую рыбу с уксусом, перец, соль с луком, пшеничные баранки, вкусные печенья, белый и черный хлеб, херес и русский аперитив. К чаю подали пирожки и варенье из морошки.

Сотников испытывал большой интерес к этнографии северосибирских аборигенов. Он сказал, что если я слишком поздно прибуду в Гольчиху, где, предположительно, стояли на якоре англичане, то он в качестве компенсации и с превеликим удовольствием повозит меня по полуострову Таймыр и дельте Лены, но взамен я должен буду написать трактат, исчерпывающе описывающий жизнь якутов, амбатов и других обитающих там племен. Г-н Сотников прочел несколько книг о жизни сибирских аборигенов, удостоенных царских премий, однако, зная эти народы не понаслышке, он меня заверял, что эти описания не соответствовали действительности, поскольку их авторы никогда не бывали в местах, жизнь народов которых они взялись описывать.

Помимо торговли и рыбной ловли г-н Сотников также занимался ловлей белых дельфинов.

На следующее утро, после того как я отоспался на мягкой постели с перинами, мы пошли смотреть на дельфиньи сети. Как оказалось, они были сделаны из очень толстой веревки. При этом одна новая сеть была сделана из обычной лески с гораздо меньшим размером ячеек, чем у других сетей, – русский летом поймал ею восемь дельфинов, а другими тремя сетями – только лишь трех. Когда дельфин запутывается в сетях, его подстреливают из ружья, добивают гарпуном или копьем, если он еще не задохнулся.

У меня было огромное желание принять приглашение русского провести с ним зиму и съездить в путешествие по бескрайним просторам неизведанных земель, куда еще не ступала нога чужака, однако мне пришлось отказаться от этой мысли. Между прочим, ранее у меня уже была хорошая возможность составить знакомство с Таймыром.

После обеда я покинул Пустое, как называлась эта станция, вместе с юраком-самоедом, которого мне удалось нанять. Сотников проводил меня к берегу, а его 12-летний крепкий и хорошо одетый сын подошел и протянул мне гостинец от своей матери – пачку печенья и банку варенья.

На этом мы отчалили от берега. Добрая и радушная встреча, уверенность в том, что до Гольчихи осталось лишь 90 верст, свежий, попутный ветер и опытный проводник – все это вызывало у меня радость и надежду. Может быть, этой ночью завершится мое длительное и утомительное путешествие на лодке. Ко второй половине дня мы уже прошли около 45 верст и оказались рядом с новой станцией «Воронцова», к которой мы и направились. Сойдя на берег, мы пошли к единственному дому, который там находился. Проводник Иван, очень опытный и знающий абориген, говорил достаточно хорошо по-русски и дважды осуществлял лоцманскую проводку судов капитана Уиггинса: один раз прямо в Енисейск, а другой – в Луковую Протоку.

Иван пошел первым, сказав, что местные жители не привыкли видеть чужаков и могут быть напуганы моим приходом, если он сначала их об этом не предупредит.

Когда я вошел в прихожую, юрак уже сидел на скамье. Через боковую дверь в гостиную я увидел двух девушек лет двадцати, стоявших и глазевших в окно с боязливым и меланхолическим выражением лица. Они едва слышно ответили на мое приветствие, и от них не последовало никакого приглашения войти внутрь и присесть. Это посещение было для них явно большим событием – наверняка они раньше не видели молодого, цивильного человека. Как притупленно и флегматично выглядели их лица! Абориген заставил их пойти и принести нам еды: чай, хлеб, водку и очень вкусную сырую рыбу. Все время, пока мы ели, они стояли в боковой комнате, уставившись на нас с характерным выражением лица. Девушки были дома одни. Их отец был на рыбном промысле с другими рыбаками- аборигенами. Мать они потеряли. Они никогда за свою жизнь не выезжали за пределы своих родных мест, за исключением нескольких поездок в Гольчиху, где живет один из приказчиков г-на Кытманова – русский, женатый на местной женщине. Жизнь в такой изоляции, как у этих девушек, казалась действительно чем-то странным. Мне хотелось плакать от мысли о том, что им было суждено провести всю весну своей жизни без какого-либо общения, воспитания, развлечений, помимо того что им давала каждодневная работа. На их маловыразительных, полных сомнений лицах были нарисованы угрюмость, пустота, одиночество и безнадежность. Обстановка в доме, в котором они жили, была затхлой и нездоровой, а местность вокруг – очень заболоченной.

Я попрощался с этими достаточно симпатичными сестрами, живущими в одном из самых забытых Богом закоулков мира, с извинениями и сочувствием, которое я вряд ли испытывал когда- либо ранее. И до сих пор, когда я вспоминаю мою ужасно одинокую жизнь в Северной Сибири, пред моим взором предстают эти две несчастные девушки.

Благодаря усилившемуся ветру мы шли на север на большой скорости. Для того чтобы избежать изгибов берега, мы вышли в середину залива. Абориген хорошо знал фарватер. Мы поочередно рулили и сидели у паруса. С наступлением темноты ветер практически перешел в штормовой. Лодка плыла вперед, в то время как ее перехлестывали волны. Я уже начал сердиться, что мы осмелились заплыть так далеко в темноте в разгар шторма, однако сохранял веру в моего спутника, который оказался очень мужественным и опытным человеком. Мы проплыли через несколько подводных банок, которые шли на большом расстоянии от земли, – там бурлили и пенились волны. Если бы мы на них сели, то были бы обречены. Однако судьбой нам не было предначертано там утонуть.

Когда начали пробиваться первые лучи света, мы увидели в заливе свет синего корабельного фонаря. В 8 ч. утра мы приплыли в Гольчиху. Там находилось пять домов, а также один храм (часовня). Когда мы приехали, все жители еще спали, в связи с чем я воспользовался возможностью осмотреться на месте. Самым важным было то, что «Минусинск» стоял на якоре в заливе.

Когда люди проснулись, мы зашли к приказчику Кытманова, где нас радушно приняла его молодая жена-аборигенка, предложив нам вкусный завтрак. Приказчик, немолодой русский, на протяжении двенадцати лет заведовал рыболовецко-торговой станцией в Гольчихе и все это время не бывал за пределами ее окрестностей, даже не желая посетить свой родной город Енисейск. Однако он заработал там себе солидное состояние, находясь вдали от шума и суеты человеческого общества.

Приказчик имел бронзовую медаль, полученную от царя за выполненные им метеорологические наблюдения. Он был рад поделиться со мной некоторыми своими чертежами карт ветров и погоды.

Днем с «Минусинска» на берег приплыли два человека, чтобы забрать команду,