Друг и соратник Савинкова Александр Аркадьевич Дикгоф-Дёренталь вспоминал: «Савинкову казалось, что о происходящем в России мы имеем неверные сведения, что здесь уже образовалась новая Россия, которую мы за границей совершенно не знаем, и нужно самому ему видеть всё, дабы принять то или иное решение».

Жена Дикгофа-Дёренталя Любовь Ефимовна была любовницей Савинкова, при этом Борис Викторович продолжал дружить с её мужем. Отправленные Савинковым в Россию люди были арестованы и, спасая свою жизнь, согласились сотрудничать с чекистами. Они и помогли заманить Савинкова в ловушку. Бориса Викторовича и его группу чекисты перевели через границу, каждый шаг был продуман, и Савинков ничего не заподозрил. В Минске их привели на квартиру полномочного представителя ОГПУ по Западному краю. Гостей усадили, принесли им яичницу, и тут в дверь ворвалась группа вооружённых чекистов с криками: «Ни с места! Вы арестованы!» Савинков первый пришёл в себя, сказал: «Чисто сделано, позвольте продолжать завтрак?» Один из чекистов рассмеялся: «Конечно, чисто сделали — полтора года готовились».

Савинков начал давать показания на первом же допросе, вообще сделал всё, чего от него хотели чекисты: покаялся, призвал своих соратников прекратить вооружённую борьбу против Советского Союза, написал письмо «Почему я признал советскую власть?» — его распространили во всех иммигрантских газетах. В ответ политбюро приняло секретное постановление, обращённое к советским журналистам, с просьбой «не унижать Савинкова, а оставить у него надежду, что он ещё может выйти в люди».

Иностранных журналистов, невиданное дело, привели на Лубянку и в камере с мягкой мебелью и ковром разрешили взять интервью у Савинкова, иностранные журналисты, ясное дело, стали задавать неприятные вопросы: французский корреспондент осведомился относительно пыток. Савинков ответил: «Если говорить обо мне, то эти слухи неверны». Увидев, что все вопросы неприятные, начальник внешнеполитической разведки интервью прекратил, и все заметили, как Савинков побледнел и на лице у него появилась натянутая улыбка.

Суд приговорил его к расстрелу, потом смертный приговор заменили 10 годами заключения, и многие большевики негодовали: «Как же так! Злейший враг советской власти! Почему ему сохранили жизнь?» Не понимали, что живой Савинков был значительно интересней для советской власти: он каялся, он просил своих соратников больше не воевать против советской власти — нет-нет, он был в таком качестве значительно полезнее. Разговаривая с ним, глава чекистского ведомства Феликс Эдмундович Дзержинский сказал ему: «Вас надо было или расстрелять, или освободить, держать вас в тюрьме нам неинтересно. Ладно, посидите немножко в приличных условиях, а через несколько месяцев отпустим». Но день шёл за днём, а его не выпускали.

7 мая 1925 года Савинков передал уполномоченному контрразведывательного отдела Валентину Ивановичу Сперанскому, который занимался его делами, возил по городу, отдавал его статьи в газеты, послание, адресованное Дзержинскому — Савинков просил решить его судьбу: или расстрелять, или освободить. «Тюремное заключение, — писал Савинков, — то есть вынужденное безделье, для меня — хуже расстрела».

В тот же день Сперанский забрал Савинкова из камеры, сотрудники контрразведывательного отдела Сергей Васильевич Пузицкий и Григорий Сергеевич Сыроежкин в восемь вечера повезли Савинкова кататься в Царицынский парк. Сыроежкин и Пузицкий — заметные фигуры в истории советской разведки. Через полгода Сыроежкин точно так же повезёт на прогулку арестованного британца Сиднея Рейли, авантюриста и фантазёра, которого столь же ловко заманили в Советскую Россию, обещав устроить встречу с лидерами антисоветского подполья, которыми интересовалась британская разведка.

5 ноября 1925 года Сиднея Рейли убили, сохранился подробный рапорт о том, как это было сделано: четыре чекиста во главе с Григорием Сергеевичем Сыроежкиным повезли Рейли вроде как на прогулку, но по дороге водитель сделал вид, что машина испортилась, все вышли вроде как прогуляться, и тогда чекист Ибрагим Абисалов выстрелил Рейли в спину. Когда увидели, что он ещё дышит, Сыроежкин выстрелил ему в грудь, подождали минут 10–15, пока он не умрёт.

Надели на голову мешок и отвезли назад, сдали в медсанчасть ОГПУ, сказав, что заключённый попал под трамвай. Потом начальник тюремного отдела велел так вот в мешке его и зарыть во дворе внутренней тюрьмы ОГПУ. Неизвестно, перезахоронили потом останки Сиднея Рейли, или он так и покоится во дворе известного дома на Лубянке рядом с «Детским миром».

Но для Савинкова прогулка закончилась вполне благополучно: вечером вернулись на Лубянку, сидели в кабинете Пузицкого № 192 на пятом этаже известного здания на Лубянке, ждали надзирателей из внутренней тюрьмы, которые должны были забрать Савинкова и отвести в камеру. У Сперанского разболелась голова, он прилёг на диван. Пузицкий вышел, и в этот момент, как сказано в рапорте, Савинков внезапно вскочил на подоконник и бросился вниз. Когда чекисты спустились, он был уже мёртв. Окна кабинета № 192 выходят во внутренний двор, поэтому свидетелей смерти Савинкова не осталось.

«Громадным подспорьем Савинкову была его биологическая храбрость, — писал человек, который находился рядом с ним в 17-м году, — смертельная опасность наполняла его душу особою жуткою радостью, смотришь в бездну, и кружится голова, и хочется броситься в бездну, хотя броситься — погибнуть. Не раз бросался Савинков вниз головой в постоянно манившую его бездну смерти, пока не размозжил своего черепа о каменные плиты, выбросившись из окна московской тюрьмы ГПУ».

Женщина, которая любила его до последних дней, сказала чекистам: «Я вам не верю! Вы его убили!» Сын Савинкова от первого брака, он жил в России, рассказал много позже, как во время свидания отец сказал ему: «Скажут, что я наложил на себя руки, — не верь».

И есть сомнения относительно того, сам ли он сиганул из окна. Бывший министр госбезопасности Семён Денисович Игнатьев рассказывал, как Сталин однажды распекал его: «Вы что, чистенькими хотите быть? Забыли, как Ленин приказал Каплан расстрелять? А Дзержинский велел выбросить Савинкова из окна? Дзержинский — не чета вам, не чурался черновой работы, а вы в белых перчатках хотите работать, как официанты! Надо снять белые перчатки, если хотите быть чекистами! — и угрожающе добавил: — Хочешь быть чистоплюем — морду набью!»

Зачем понадобилась такая акция? Приговаривать Бориса Викторовича Савинкова к смертной казни не хотелось, а получилась недурная комбинация: он покаялся и раскаялся, а советская власть проявила широту души — это произвело впечатление на публику и внутри страны, и за границей, но оставлять Савинкова в живых и тем более выпускать его на свободу боялись. Борис Викторович Савинков, легендарный террорист, вызывал страх, даже когда он сидел в тюремной камере.

Как пишет Олесь Бузина, «после Гражданской войны бравый генерал Шкуро работал наездником