Шрифт:
Закладка:
Позже в тот же вечер Эльма припарковала машину у своего дома. Выключив двигатель, она откинулась на сиденье. В кармане завибрировал мобильник, и на экране высветился номер домашнего телефона родителей. Она не стала отвечать. Сейчас она была не в состоянии ни с кем говорить. Стоило ей закрыть глаза, она так и видела перед собой всю эту кровь. Весь пол в спальне Хендрика и Аусы был залит темно-алой кровью. В носу у нее до сих пор стоял ее железный запах. Она ощутила тошноту и поняла, что это не из-за крови. Эта тошнота преследовала ее с самого разговора с Аусой. С того момента, как Ауса показала ей фотографии девочек. Эльме до сих пор слышался ее плач. В тишине он даже стал еще отчетливее. Унисон гнева и горя. Но Эльма знала: горе тяжелее.
Как только она взошла на свой этаж, дверь квартиры напротив открылась.
– Привет, – поздоровался соседский парень. Он прислонился к дверному косяку и улыбнулся ей. – Я вроде слышал, как ты домой пришла.
«Наверное, он поджидал и прислушивался», – подумала про себя Эльма и издала беззвучный стон.
– Я вот чего думаю: хочешь баночку пивка? – прибавил он. Но едва он увидел выражение лица Эльмы, его улыбка исчезла. – Хотя я и не навязываюсь.
– Я его лучше на потом оставлю, – Эльма наигранно зевнула. – Я сейчас просто срублюсь.
– Ничего, – подмигнул он. – Если передумаешь, просто постучись в дверь.
Эльма улыбнулась ему и поспешно закрыла дверь своей квартиры. Наконец-то одна! Она легла на диван и закрыла глаза. В этот вечер она еще раз увидела Аусу, уже в полицейском управлении, но та не была в состоянии более подробно рассказать, что произошло. Плакать она перестала, просто сидела, сосредоточенно смотря перед собой, и молчала. Похоже, она была в другом месте, вдали от всей этой суеты, бурлившей вокруг нее.
Акранес 1992
Она несколько дней провозилась, переделывая деревянный поддон из магазина в плот. Она однажды наткнулась на него, пока бродила по берегу. Одна доска была сломана, но починить ее не составляло труда. Муж Соллы охотно дал ей и доски, и гвозди, и одолжил молоток. Правда, посмотрел он на нее недоверчиво и спросил, зачем ей все это, так что ей пришлось побыстрее соображать. Плот должен был оставаться ее секретом.
Погода была хорошая, можно было весь день провести на улице и не замерзнуть, и никому это не показалось бы странным. Она никому не рассказывала, что задумала. Никому не рассказала папину легенду про Хельгу, которая уплыла на плоту в Гренландию. Она понимала, что это явно невозможно, и вся эта история – наверняка выдумка, но для нее это было неважно. По крайней мере, она могла мечтать, что куда-то уплывет. Воображать, что может переплыть море на плоту и что его выбросит на сушу в новом интересном месте. Далеко и от мамы, и от Сары с Магнеей, и от хозяина дома. Она будет свободна от всего этого, – и сама эта мысль уже дарила ей радость. Но все же ей становилось тяжело, стоило ей подумать о Саре. Сара больше всех ранила ее. Если б Сара все еще была ее подругой, все остальное было бы неважно.
Думая о Саре, она так злилась, что чувства просто захлестывали ее. В голове начинало стучать, и этот стук заглушал морской прибой. Она чувствовала, что кончики пальцев у нее дрожат. Обычно ей становилось легче, если как следует пнуть что-нибудь незакрепленное. Однажды она растоптала морских улиток, приклеившихся к камням. Но порой как будто ничто в мире не могло унять ее внутреннего беспокойства.
Она не слышала, как они подошли: ведь она стояла и забивала в свой плот гвозди тем самым молотком.
– Ты чего делаешь? – услышала она сзади. Она быстро обернулась. Они обе стояли на утесе над ней. Магнея – чуть впереди и с вызовом смотрела на нее. Сара избегала глядеть в ее сторону и стояла, опустив глаза себе под ноги.
– Ничего, – ответила Элисабет и вновь повернулась к плоту.
– А чего у тебя мама такая уродина?
Эта гадкая реплика принадлежала Магнее. Элисабет не стала отвечать, притворилась, что не слышит, и продолжила возиться с плотом.
– Элисабет! – резко произнесла Магнея.
Та не отреагировала, и Магнея продолжила:
– Элисабет! – Голос был громкий, а тон повелительный. – Я тебя спрашиваю: почему твоя мама такая уродина? А папа у тебя потому помер, что не захотел с такой уродиной жить?
Элисабет ощутила, как ее бросило в жар. Она заносила молоток и снова и снова вколачивала гвозди. Она почти не слышала голоса Магнеи за ударами стали, обрушивающейся на шляпку гвоздя. От натуги у нее заболели руки.
И вдруг на нее посыпался песок. Песчинки застряли в волосах, проникли за ворот футболки. Она остановилась и стала моргать. Песчинки нашли дорогу и в глаза, и в рот. Она услышала у себя за спиной смех Магнеи.
Тут она не смогла совладать с собой: ее рука непроизвольно поднялась. Она мгновенно развернулась и кинула как можно сильнее. Но в Магнею молоток не попал.
А Сара схватилась за лоб и упала. Ее голова ударилась об утес, по камням потекла ярко-красная струя крови.
– Ты что наделала? – Голос Магнеи слегка дрожал, она боязливо озиралась.
Элисабет не шевелилась. Она стояла как вкопанная и смотрела, как Магнея тормошит Сару, но ничего не происходит. «Что ты натворила?» – повторила Магнея и тотчас расплакалась. Элисабет не отвечала. Она не могла сказать, сколько времени они стояли в бездействии. Просто стояли и ждали: что Сара пошевелится или что кто-нибудь придет, – но никто не пришел. И Сара не двигалась.
– Нас в тюрьму посадят, – шепотом проговорила Магнея. – Тебя в тюрьму посадят.
– Заткнись, Магнея, – шикнула на нее Элисабет и подошла к Саре. Она подтащила к ней плот и попыталась взгромоздить на него тело Сары. «Помогай мне!» – приказала она Магнее, которая просто стояла и смотрела.
Наконец им вдвоем удалось переложить ее на плот. Элисабет сняла с нее обувь и потащила плот к морю. Она зашла в воду до пояса – и только тогда плот наконец закачался на волнах и поплыл вдаль. А она снова вернулась на берег, где за ней наблюдала Магнея. Ее лицо было красным, зареванным. Элисабет встала перед ней и стала смотреть на нее. Магнея
