Все было к лучшему.

— Круто. Ты меня успокоила, а то жуть же, — Лера передернула плечами.

Да не то слово. Вспомнила последние годы своего замужества — чуть не стошнило.

Так, а это еще что?

То плачу, то тошнит.

Нет, не может быть.

Ужас и паника, вероятно, отразились на лице.

— Мам, что? Тоже страшно?

Выдохнула медленно:

— Ой, и не говори.

И это не о том, о чем ты подумала. Да.

— Ну вот. Кир так ненавязчиво все это время пытается вызнать у меня — где вы. Я прикидываюсь дурочкой.

— Продолжай в том же духе. Это совершенно не его дело.

Ну, хоть тут хватило соображения навести тень на плетень. Растет, радость моя. Мозги подвозят.

— Ма-а-ам…

— Нет, моя дорогая. Я сама разберусь. Твое дело — хорошо учиться. Мы с победой ждем тебя домой в конце февраля.

Дочь оживилась:

— О, ты не представляешь. Тут тоже по семестрам учатся, так что я приеду, скорее всего, в середине января, как только защищу и сдам отчетную работу.

— Какая новость шикарная. Мы ждем тебя, моя маленькая радость.

Чуть не расплакалась от неожиданного, но такого приятного сюрприза.

— Ма-а-ам, что случилось?

— Вот вернешься, и мы с тобой пошушукаемся. Береги себя, моя крошечка.

— Что-то ты темнишь, — укоризненно качающая головой дочь вызывала умиление. И гордость.

Хмыкнула, демонстрируя, кто здесь пока еще «всегда прав»:

— Взаимно, правда?

— Я все — все расскажу. Обязательно, мам. Люблю тебя. Коту привет.

Положив трубку, я долго сидела, глядя в окно, но совершенно не видела ничего и не слышала.

Голова была пустая и гулкая. Только лишь одна мысль перекатывалась там.

Но тупить дальше я не могла себе позволить, поэтому решила добежать до аптеки на углу.

Выбегая на улицу в приличной обуви, с телефоном, ключами и карточкой, замерла. Показалось, что слышу знакомый рев мотоцикла.

Глубоко вздохнув, вышла на порог.

И засомневалась в собственной адекватности. А может, я сплю?

У ворот моего дома только что припарковался автомобиль Алены Ивановны, а с его пассажирского сидения вышел Рома.

Мать махнула мне рукой.

Вот это подстава.

— «Никому не здрасте!», — пробормотала, спускаясь с крыльца.

— Арина, вам обязательно нужно поговорить с Ромой. Я пока до Наташи пробегусь, — раздала указания моя мать, которая за прошедшее время так и не уловила, что все в наших отношениях изменилось.

— Мне нужно в аптеку. Если Роман Николаевич желает что-то обсудить, может пройтись со мной.

Роман стоит, удивленно вытаращив на меня глаза, трясёт головой, открывает рот.

И что?

Что я слышу?

— Хорошо, Ариш.

Обалдеть!

Его что, по голове долго били? Откуда такой разворот сознания?

Сердито выдыхаю. Вообще-то, мне не нужна компания в этом походе, но и домой я их пускать категорически не желаю.

— Пойдем.

Мы некоторое время идем молча, а потом бывший муж вдруг начинает:

— Я так по вам соскучился. Отдых пошел тебе на пользу. Выглядишь лучше. Как думаешь, в администрацию тебя обратно возьмут?

Езус-Мария!

Как есть, его били. И сильно.

Это что еще за бред сумасшедшего?

— Я скажу сразу и прямо. Как ты меня научил: приехали вы зря. Я не вернусь. Ни к тебе, ни в администрацию, ни в Питер. Все. Можешь возвращаться.

Но когда Роман Николаевич слушал голос разума?

Вот то-то и оно.

И он начинает свое бессмысленное выступление.

Ну, в принципе, абсолютно те же самые слова, в голове отдающиеся эхом:

— Нет, только не ты! — машет в отрицании руками.

— Не может быть! Я не верю! — ерошит на затылке шевелюру.

— А как же наша любовь? — хватается за голову.

Останавливаюсь, смотрю на всякий случай вокруг, а потом задумчиво гляжу на бывшего мужа:

— Что же, Роман Николаевич, я говорила той зимой тебе абсолютно вот это вот все. Слово в слово.

Да, двадцать лет просто так никуда не выкинешь, и словарь у нас общий.

Был.

До той зимы.

А теперь у нас все разное: и дороги, и будущее, и словарь…

Качаю головой и собираюсь переходить улицу к торговому центру, с торца которого расположено искомое.

— Ну, котёнок, мы все исправим, всё вернём… — внезапно хватает меня за руку бывший муж.

Отпрыгиваю, хорошо хоть без воплей и матов.

Ругаюсь про себя, а, отмахнувшись от его навязчивых рук, устало поясняю то, до чего дошла еще у Фисы на даче в мае:

— А нечего возвращать, Рома. Брак наш, по сути, держался на том, что я периодически прикладывала огромное количество усилий, чтобы как-то оживить наши чувства, освежить, добавить чего-нибудь нового. Потому что мне это было надо. А теперь все.

— Что всё?

— Всё всё. Мне это больше не надо. Я не хочу.

Как прекрасно — иметь смелость, сказать об этом вслух тому, кого давно привыкла молча слушать.

— Не хочешь? — о, какое яркое изумление и недоумение.

Пожимаю плечами и шагаю к аптеке:

— Не хочу: ни тебя, ни наш тоскливый брак возвращать. Ничего я с тобой не хочу.

— Как ты можешь, у нас же дети!

— Что-то эти дети не сильно тебя остановили от того, чтобы пойти налево, — фыркаю, лишь бы не засмеяться.

Какой-то сюр.

Рома тяжело вздыхает, потирает лоб:

— Я ошибся, я это понимаю, признаю.

— Поздравляю! Ну а мне-то что?

Тихонько начинаю ощущать себя внутри любовного романа причем от не самого топового автора.

Скучно, коряво, глупо.

— Ну как же, теперь мы можем начать все сначала! — этот бы энтузиазм, да лет десять назад.

А сейчас мне слышать такое странно и даже смешно:

— И снова говорю тебе: услышь меня! Я не хочу!

Отец моих детей тяжело вздыхает и смотрит на меня удивленно:

— И что же делать?

— Поезжай домой.

— В смысле — домой, а ты?

— А я уже дома!

Как же ты меня утомил-то всего за пятнадцать минут.

Нет, страшно подумать, что можно вновь оказаться с тобой под одной крышей.

— Но как же наша семья?

Тяжело вздыхаю.

Трудно мне с этим бараном.

— А её нет, Рома. Нашей семьи больше нет.

— Что⁈

Холера ясна. Что сделать, чтобы до тебя дошло-то?

Жаль, ревнивого поклонника нет под рукой.

— Все. Наша семья закончилась тогда, когда ты решил,