легенда простая, совершенно обычная: мне тут с моей подружкой Риной достались билеты на концерт, но ее брат попал в больницу, так что ей приходится оставаться дома с дедушкой, который обозначает, что ему надо в туалет, чавкая губами; и мне кажется, ему понравится, что я приглашаю его — такой он человек; мне правда кажется, что ему понравится — уже так и вижу эту улыбку с моноямочкой; он будет меня за это уважать; я надену свою желтую футболку и заставлю себя говорить медленно, а когда дойду до угла, прямо на Принс, заставлю себе подумать: так, все, помни: ты — не ты; теперь ты кто-то другая; просто притворись, что ты — не ты, и вперед…

— Но если я продам «Говорящую собаку», то вместо нее можно поставить «Бедствие»; наверное, тогда будет немножко неуравновешенна каминная полка, без «Бедствия», но, пожалуй, этот пробел можно заполнить какой-нибудь фотографией; и это разумно, это нормально: в наше время хорошая «Говорящая собака» уйдет за шестьсот долларов, и никого в мире не озаботит, что мне пришлось ее продать, никто даже не узнает; но, конечно, утрату почувствую я, я-то знать буду: без «Говорящей собаки» в комнате останется пустота, невидимая бездна, притягивающая мое внимание, точно гравитация, к серванту, где она стояла; я зайду — и сразу же почувствую, что чего-то не хватает, и буду туда тянуться, чувствовать это всасывающее отсутствие…; но все же факт остается фактом, ремонт в подвале нужно закончить; наверное, больше с этим тянуть нельзя; я хочу сказать, я и так уже долго откладываю: правда пора закончить, и шестьсот долларов как раз покроют стоимость, если ориентироваться на приблизительные расценки; и все же собачка так виляет хвостиком и хлопает пастью, когда бросаешь монету, — это точно мое любимое произведение от «Шепард Хардвейр», никаких сомнений; для меня она даже наравне с лучшими вещами от «Дж. энд И. Стивенс», включая «Великий велосипедный подвиг профессора Пага Фрога»; там-то простое ручное перемещение монеты в открытую корзинку — красиво, но простецки; для меня «Шепард» по-прежнему главное недооцененное имя на рынке механических копилок, хотя в последнее время их «Шалтай-Болтай» привлек некое внимание (и хотя я сам под давлением все же признаюсь в приязни к кое-чему от «Стивенс», особенно периода, ох, ну, «Хрюшки на высоком стульчике» или «Несчастного случая»); надо сказать, у такого ветерана-коллекционера, как я, то, что в последнее время творится с ценами, вызывает действительно смешанные чувства; да, цена моих вещиц пошла в гору, зато теперь и я едва ли могу себе позволить купить что-то новое; и теперь в копилки никто уже ничего не кладет, они слишком дорогостоящие, чтобы ими пользоваться; все сплошь и рядом только демонстрируют механизм копилки на пластмассовых фишках из-под покера или на гальке; вот тебе и все; копилки теперь ценнее того, что в них хранится; я имею в виду, мне-то эта ситуация очевидна с самого начала, но скажи это кому угодно в каких-нибудь 1880-х, когда эти вещицы делались, и вам бы расхохотались в лицо; копилки производили, конечно же, для того, чтобы хранить то, что в них кладешь: в этом была их цель — накапливать деньги; но теперь нам лучше знать: теперь контейнер и есть сосредоточение ценности; теперь на них люди тратят больше, чем влезет в любую копилку; (но, конечно же, сейчас большинство покупает копилки в качестве инвестиции, чтобы в конце концов обратить копилку обратно в доход и положить его в другую копилку;) но, видимо, так уж устроен рынок, и хотя бы в каком-то отношении ценность копилок признали; они уже не просто искусные подергивающиеся оболочки; это, конечно, вопрос редкости: никто бы не выложил две тысячи долларов за «Отдыхающего китайца», когда их клепали, как видеокамеры; зато теперь их осталось мало, очень-очень мало; содрогаюсь от одной мысли — сколько же их бездумно выкинули за годы; такая утрата — пропали плоды целой отрасли; в свое время их недооценивали; теперь они недоступны; кто б мог предвидеть?; контейнер дороже своего содержимого; это и чудо, и простое умудрение, — и, смею сказать, я не могу позволить какому-то затянувшемуся ремонту вмешаться в такие процессы; выйти из этого мира, даже всего разок, того не стоит, и особенно не стоит ремонта в чертовом подвале; к тому же я в него почти и не хожу, и не стану ходить чаще, даже если он станет презентабельнее; не сказать, что сейчас внизу красиво, но жить можно; я это точно переживу…

— Нет, я ответил Элисин, что дело не в этом: я регистрировался не потому, что хочу получить что-то конкретное или направить щедрость наших гостей, ничегошеньки подобного (и, конечно, не потому, что там работает моя тетя — хотя ее положению это явно не повредит); я знаю, некоторые думают, что регистрироваться — это какое-то чудачество, но я зарегистрировался в «Лернере» по другим причинам (хотя у них в продаже правда есть хороший «Веджвуд»; ясно? — не скрываю); я решил зарегистрироваться потому, что это мило — милый момент в общем процессе; в смысле, когда ты женишься — со всеми церемониями, ритуалами и прочим — и должен сертифицировать брак у государства, чтобы его узаконило официальное агентство, то ты как бы приглашаешь в свой брак широкую публику — всех; или это как написать о нем всем на обозрение, обнародовать декларацию о том, что вливаешься в общество, и это хорошо; общество дает нам место, а мы за это помогаем обществу выжить, публично в него вливаясь; вот я и решил, что зарегистрироваться — что-то в этом духе: публично влиться в бизнес-сообщество, обнародовать, что мы входим в него, входит наша коммерческая жизнь, тоже очень важная; слушай, а что делать: в такой период никуда не деться от сентиментальности…; а кроме того, что говорить, «Веджвуд» в «Лернере» правда хорош…

— И ты знаешь Малыша: встаем мы на углу Плимут, и в автобус начинает карабкаться старая-старая бабка; и вот Малыш пролезает под турникетом и выходит ей помочь, как всегда; и у старушки с рук свисают полиэтиленовые пакеты, и шея кривая, как у стервятника, и ползет она еле-еле, но Малыш все равно остается с ней, поддерживает под локоток и терпеливо заводит; и тут сзади сигналит какой-то парень; и вот я оглядываюсь, и это просто какой-то большой бордовый «линкольн», но Малыш старушку вообще не торопит; и когда она наконец заходит и расплачивается — целую вечность — и Малыш возвращается за руль,